Стихотворения в прозе
Шрифт:
Гений и солнце, с вами я чувствую себя Крезом.
Дочь народа
Шпульки вертятся, нитка сучится, я пою, мне 18 лет, у меня есть красивые глаза, ткацкий станок и любовь. Я ношу холщевое платье и не знаю, что такое слезы.
Когда я развяжу и распущу мою русую косу, где играет солнечный луч, у того, кто на меня смотрит, загорается искра в глазах, и в груди он чувствует электрический удар.
Но я спокойно прохожу мимо и смеюсь в лицо речистому любезнику. Для своего друга я храню все поцелуи и продала бы весь мир за его улыбку.
О, я люблю его - он
Когда он перед очагом бьет раскаленное железо и горячий уголь бросает тень на его лицо, когда жилы натянуты на его открытой шее, о, как я горжусь им тогда, как рада для него забыть все на свете.
Он мой демон и мой бог и мне одной он скажет: люблю.
И когда я жду его в своей каморке и условный час уже пробил, судорога перехватывает мне горло и точно кто колет в сердце. Но на лестнице раздаются шаги.
Дверь в сенях настежь.
Пусть рука у меня дрожит и губы белые, на ногах будто выросли крылья,
Черный от пыли и сияющий любовью, разбитый и улыбающийся, вот привлекает он меня в свои гордые объятия, и я слышу, как его сердце стучит на моем.
Не тревожь меня
Если иногда, поглощенная думой, я не внимаю твоим любовным речам, если мои глаза горят, а по лицу и губам разливается непривычная бледность, если я все забываю и, склонив темнорусую голову, вся отдаюсь своим мыслям, не трогай меня: передо мной в эти минуты открывается огромный божественный мир. Разорванные тучи окружили солнце, нагое и смеющееся. Небо держит в могучих объятьях землю всю в миртах и фиалках.
И отовсюду, со скошенного луга и с волнующихся безбрежных полей, с листвы дубов и кипарисов, из оазиса и из пустыни, из бесконечных лесов, где воет, бешено ревет сердитый ветер с трепетом чувственной любви, что живит все созданное, я чувствую, как отовсюду несется вместе с беспокойным полетом рассеявшихся в воздухе птиц широкое, свежее, торжествующее дыхание, веет силой и здоровьем.
Все зацветает розами, надеждой, чистой, верующей думой, торжествующим трудом, благородным одушевлением, талантом, подвигом.
Не пьет больше крови скорбная земля.
Война, эта свирепая и непокорная колдунья, не наводит больше ружей и не разражаются больше пушки яростными выстрелами, а на боевом поле не слышно больше военных песен.
Весь мир одно отечество, и всех оживляет один священный энтузиазм, и песня торжественной и кроткой любви летит с одного берега на другой.
Паровик дымит, плуг разрывает плодородную грудь земли, ревут и стучат машины, пылают очаги, и над этим диким львиным ревом земли, в брожении Свобода распустила свои белые крылья, и гул их гордо разносится по ветру.
ПРИМЕЧАНИЯ
ИЗ ЦИКЛА "AUTOPSIA"
Печатается впервые по автографу (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, ед. хр. 57). Рукопись - черновая: в ней много зачеркнутых вариантов (слов, словосочетаний, целых фраз) и отсутствует большинство необходимых знаков препинания (точек, запятых, знаков восклицательных и вопросительных), которые в настоящей публикации даются в соответствии с современной пунктуационной
Рукопись не датирована.
Цикл состоит из 26 "стихотворений в прозе", жанровый пример которых - и тоже в форме цикла - был подан Тургеневым. Большая часть их имеет форму монологов от женского лица и объединена образом их героини, молодой девушки из народа, "дочери народа".
Первое из "стихотворений" цикла, озаглавленное "Autopsia" (вскрытие), построено как обращение умершей к "лекарю", вскрывающему ее тело в морге. Она вспоминает о своей жизни, полной труда и лишений. Другие "стихотворения" цикла, написанные от женского лица, могут быть истолкованы как реминисценции отдельных эпизодов в судьбе героини. Ее монологи перемежаются пейзажными лирическими отрывками, раздумьями о человеческих судьбах и картинами, рисующими положение рабочего люда. Любопытно, что в виде монолога от женского лица развертывается и "Песня заступа": заступ в самом же начале уподобляет себя "грубой шпаге" и грамматическим родом этого существительного определяется здесь, очевидно, выбор формы женского рода, проходящей через весь текст.
В цикле изображен особый мир - бедности, нищеты, горя; интерес автора привлекают к себе "простые люди", люди труда, рабочие, о которых он говорит с неизменным сочувствием и пафосом, в то же время представляя их себе весьма обще. Демократическая направленность цикла не отражает какой-либо политической позиции, хотя связана, вероятно, с поздненародническими веяниями (через Н. Ф. Анненского и его круг).
Цикл принадлежит, надо полагать, раннему творчеству писателя, о чем говорят и содержание и стиль: преобладают, так сказать, в "открытом виде", идеи и темы, выступающие в позднем творчестве (и в лирике, и в критической прозе) и в более опосредованной, и более сложной, и сдержанной форме; стиль здесь гораздо примитивнее, чем в жанрово-близких "стихотворениях в прозе", опубликованных В. И. Кривичем в сборнике "Посмертные стихи" и датированных началом 900-х годов, хотя есть и черты явной общности (особенно в ритмическом строении фразы и абзаца).
Вместе с тем тематика, проблематика, образный строй цикла предвосхищают появление некоторых аналогичных мотивов в зрелой лирике Анненского, где в отдельных стихотворениях проходят и образы простых людей, и тема социальных контрастов, и сознание ответственности за творимую в мире несправедливость (например, "В дороге" - в "Тихих песнях", "Картинка" - в "Кипарисовом ларце", "Опять в дороге" ("Луну сегодня выси"), "Песни с декорацией" и "Старые эстонки" - в поздних стихах). От цикла "Autopsia" и других стихотворений в прозе тянутся нити и к критической прозе, к тем моментам в ней (как преимущественно в статьях о произведениях Достоевского и Гоголя, о драмах Писемского и Горького), где речь идет о важных нравственных проблемах, связанных с социальными антагонизмами русской жизни, и где выступают фигуры людей из общественных низов, образы обездоленных и отвергнутых.