Стихотворения
Шрифт:
Мичуринец, ночь на 17 октября 1965
ЛЕДОХОД
Небо вздувается гневной пучиной,
Темной, как в половодье река,
Словно большие, кровавые льдины,
Пенясь, на запад плывут облака.
Только прислушайся: гребнями плещут
Волны, к невидным кренясь берегам,
Льдины столкнулись, и шелест зловещий
Сухо проходит по ломким краям.
Солнце погасло в молочном тумане,
Черные с белыми - снег и вода,
Пятна
Омуты рыть ледяная гряда.
Ночь набегает, как черное пламя,
Слух напрягается. Воды звенят.
И с ледоходными облаками
Скрылась зима, и, змеясь чешуями,
Между очищенными берегами,
Звезды, как рыбы, глубины сверлят.
Волхов
Н А У Л И Ц Е
Лапландской варежкой витрина
Взяла меня за сердце вдруг,
И вдруг исчезли гул и стук,
Прохожие и магазины,
И я вступил в полярный круг
По мягкой белизне равнины.
И лыжный след о легком плене
Струной натянутой поет,
Хрустят копытцами олени,
Пугливо прыгая на лед,
От рук моих косые тени
Ложатся далеко вперед.
И я бегу, весну вдыхая,
И наконец беспечно рад
Безлюдью, холоду и маю
И розовым лучам...
"Назад!..."
Под грубый окрик, грязью смят,
Отскакиваю от трамвая.
ГОЛУБОЙ МЕЧЕТИ
I
Построена не в апельсинной роще,
Не у ручья меж потемневших скал,
И не был смугл нетерпеливый зодчий
И мудрого Корана не читал.
Над куполом не голубое небо,
Палящий зной не целовал мечеть,
Нет уголка, усталый путник где бы,
Прохладе рад, стал о Медине петь.
Нет... Над болотом, скованным цепями
Тяжеловесных, каменных громад,
Стоит одна, опутана снегами,
Пронизывающими Ленинград.
Чтоб тяжелей еще была разлука,
Над ней свинец опущенных небес,
И не услышать ей гортанным звуком
Пророненное: "Дарига-аттес"...
1922
II
И снова, снегам изменяя,
Как вор изменяет ножу,
О юге, мечеть голубая,
Молиться к тебе прихожу.
Дай коврик под ноги босые,
Чтоб я, распростертый на нем,
Увидел холмы золотые
И взрытый ключом водоем.
Склони полумесяц медяный,
И пусть минареты твои
Поют мне стихи из Корана,
Как в мае поют соловьи.
Мечту, омовенную пеньем,
Обнимет легко тишина,
Чтоб тополем, нежащим тенью,
Стройнее вставала она.
И полный твоею тоскою,
На улицу, в север, в снега
Я
Как пленник под плети врага.
И пусть меня город чугунный
Морозом и гулом казнит
Хранит мою душу твой лунный,
Незыблемо выгнутый щит.
1926
НА ПАРОВОЗЕ
С тендера в топку, полено к полену...
– "Надо ровнее их шуровать!"
Кровью на лбу наливаются вены,
Пальцы дичают: ни сжать, ни разжать.
Льда наглотался проклятый ветер.
Мало ему по степям наглеть,
В будку забрался и шарит плетью,
Душу на клочья разносит плеть.
Искрами дышет круглая дверца,
Огненный пчельник лицо изгрыз,
Тяжко играть паровозному сердцу
С черною бездной: то вверх, то вниз.
– "Эй, подкидай, да побольше сразу!"
Голос механика слышен из тьмы.
Стрелка скренилась и так до отказа,
Эдак, пожалуй, взорвемся мы.
– "День-то сегодня который?" - "Сотый!
"Верно не будет уж станции нам?...
Рвется тревожный гудок по высотам,
Как надоел он приглохшим ушам.
И все стремительней, заиндевелый,
Летит паровоз, как взбешенный барс,
Стрелочником, видно, по пьяному делу
Пущенный вместо Москвы на Марс.
1921
А Т О М
Нам давно гордиться пора:
Все умеем мы делать сами.
Не беда, что мы слабы руками:
Броненосные крейсера,
Купола, что круглы, как гора,
И мосты поднимаем крюками.
На камнях и в сухой пыли
Выростает для нас пшеница,
В самых дальних углах земли
Маховик жужжа серебрится.
И летит через океан
Альбатросом аэроплан,
Вьются кабели под водой
И пласты угля под землей,
В тяжких домнах горит руда,
По степям бегут поезда,
И, кидаясь ветром с высот,
Под колесами скорость поет,
И пьянят человечью кровь
Злоба, золото и любовь...
Но постой, погоди, гордец,
Задержи похвальбу, пока
Ты в ладонь не собрал века
И не выжал из них, наконец,
Неделимое слово - то,
Что, как мед золотой густо,
Как металл каленый бело,
По вселенной бы потекло
И могло бы рушить миры
И могло б создавать миры,
Без машины и без рабов,
Без дневных, корявых трудов
И сияло бы словно свет,
Слово то, которого нет.
20-е годы
* *
*
Высокий мир великолепен,