Четыре умерли, но пятыйКострами глаз пылал с креста,Поля благоухали мятой.Четыре умерли, но пятый,Истекший кровью и распятыйВзывал в окрестные места:О, мой Сион! О, высота!Когда мы возвращались — пятыйЧугунный труп свисал с креста.
1915, Венден
Лепта. М., 1995, № 26.
Стихи о страшной глубине
Когда в предвечную гаваньВойдёт усталый матрос,Товарищи шьют ему саванИз грубых холщёвых полос,Потом к холодным подошвам,Привязав рассчитанный груз,Они говорят о прошломИ
о нём, разрешённом от уз.И сразу замолкнут и вздрогнут,Когда всплеснётся вода,И труп, безжизненно согнут,Уйдёт в волну навсегда,К подводной неузнанной целиПлывёт лишённый земли,И тех что задумчиво пели,Уже не видно вдали.Со дна беззвучной стеноюВосходит страшный покой.И близко чёрной струноюПовис над мешком мокой [6] .И вот уже саван разорван,И ткань бесследно пуста,Лишь кверху чёрная ворваньПошла от рыбьего рта.И в мягком изверженном илеЛежат у вечных границГлаза, что при жизни следилиБыстроту пролетающих птиц.
6
Мокой — рыба морской волк, род акулы.
1916, Рига
Лепта. М., 1995, № 26.
Как и все дни
И в третий полуденный часГвоздями пробитое телоПовисло в нагорной пыли.В полях гиацинты цвелиЗадумчиво горлинка пела.В шестой пламенеющий часПо старой Сахемской дорогеВлачились со скрипом возы,И прелесть далёкой грозыОвеяла наши пороги.В девятый же пепельный час,Косматые тучи, как шали,Кружились над римской тюрьмой,И женщины детям кричали,Чтоб они возвращались домой.
1916, Рига
Лепта. М., 1995, № 26.
На заре
От револьвера, направленного в голову,Не закроешься связанными руками,Когда чёрные ужаснулись зрачки, —Латыш делает своё дело.Вот упал — умираешь.Пальцы трогают невидимую клавиатуру.Из виска на серый асфальтНакапало с блюдечко крови.Воробьи кричат —Чирик, чирик, четверть четвёртого.На заре, чугунно журча,Пробежал безлюдный трамвай.
1919, Москва
Лепта. М., 1995, № 26.
Ожидание
Жду. Тысячи часов, Сотни дней, Месяцы.Выпуклым мёртвым взоромГляну на Москву,Ещё не знаю,Что я каменею над нимиИ что глаза у меня такие,Каких не было раньше. Довольно!В переулкеРжаною душойОтдыхает извозчик:«Время лошадь поить»…Постным маслом икает в апрель.Вот тебе и апрель! Медленно, Снизу Навожу упорный зрачок, — И с козел, как в прорубь, Ныряет извозчик, Лошадёнка села На задние ноги И валится набок.Довольно ждать! Подходят Быстро и медленно Красноармейцы, торговка, Папиросный мальчишка, священник, Перекликаются пульсами, Не знают, Что поперёк переулка Протянут мой взгляд… Другие бегут…Вырастает тяжёлая ГоркаМертвецов с изумлёнными лицами…Если нет Тебя —И город не нужен.Посмотрел на брендмаур —Пробежка.Дальше… хрустнула первая церковь.И сразуКолоколами и куполомЗвякает оземь.Новый дом на ЦветномРоняет балконы.Сухарева башня,Стойко качнувшись,Нагнулась,Словно ищет чего-то на площади,Монастыри и соборы, Охая,Кладут земные поклоны…Рушится каменный карточный город. Стало
тихо… И видны леса вдалеке.Медленно, поднятым взглядомИспепеляю леса.Нет тебя — не должно быть природы,Горизонты пошли чернозёмной грохочущей дрожью.Исчезая, вскипает земля. Всходит вечер последнийС серебряной милостью звёзд,С васильковым стоянием далей,Но не видит вечер земли.И только два взгляда моих,Два тяжёлых невидящих взглядаНастигают вслепуюВ чёрном эфиреМёртвые звёзды.
1922, Москва
Лепта. М., 1995, № 26.
О революции
Справедливые зори.Беременность мартовских рек.Горизонт.Ветер в тополе.Птицы над лесом.Чёрный пепел ночей.Кремли облаков.Звёзды.Осень, рвущая в мёртвых садах пожелтевшие письма.Что они знают о революции?И только собакиВ запахе ям и в жестокосердечьи детейЧуют новое,Смутно боятсяИ помахивают хвостами.
1922, Москва
Лепта. М., 1995, № 26.
Экклезиаст
В сердце — Адамовы пальцы террора.Богу ли выйду навстречу вечною метой?Зарумянюсь ли новой зарёй?Всходит солнце, ежедневное, как газета.У Сахалина вскипела чёрная буря.«Отче наш, иже еси на небеси».Деревенские псы,Усевшись, как мягкие знаки,Слушают вой из вселенной.Поэтесса придумала рифму к слову «анапест».Умер профессор, похожий на Бога отца.В сорок лет навсегда остывает звёздное чувство.Сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы.Слышишь?В Кашине тренькает дождьИ свистят паровозы.Смерть продаётся, как булки.Далече,Над Северным моремДеревянные церкви гниют.Господу всемогущему!Делаю надпись на уставе РКП(б)И плачу.
1922, Н. Новгород
Лепта. М., 1995, № 26.
Прощание с Иисусом
Он выходит из всех библиотек,Из громады Храма Спасителя,Из домов для больных и увечных…И плачет смешной идиотикВ старомодном военном кителеО нём — отходящем в вечность.Солнца пьяная вишняРастеклась за Московской Заставою,Где курился товарный поезд.Тёмнолицый, давнишний.Он вступает в тёплые травы,Как в раскрытую вечером совесть.Ветер в синей воздушной заводиПолоскал облаков рубашки,Снеговые сушил бурнусы.И горит за Крестовскими башнями,Как последняя кроткая заповедь,Пурпур уходящего Иисуса.Кончен день многогромный,Пронеслась пожарная часть,Вянут чайные розы.Двух воришек поймали с поличным.И ты, мой скромный,Войдёшь ко мне, не стучась,И в очах твоих твои грёзы,И мысли твои безграничны.
1924, Москва
Лепта. М., 1995, № 26.
«Этот год для нас незабываем…»
Этот год для нас незабываем —Год, когда по улицам РостоваПлыли дни, как светлые улыбки,Золотым пронизанные маем.Мы неслись, как две влюблённых птицы,По садам, цветам и многолюдьям.Ты — моя притихшая невеста,Я — хмельной, поющий и мгновенный.И когда на пыльной ТемерницкойНа окне спускалась занавеска,Трепетала родинка под грудьюИ дрожали острова вселенной.
Антология русского лиризма XX века в трёх томах. Издание второе, расширенное. Т. 1. М.: Студия, 2004.
ОТРЫВОК
Блаженны мы — нищие — ибо мы не станем царями,Блаженны печальные — ибо мы никем не утешены.То, что мы ищем — лежит далеко за морями.То, что мы знаем — тяжелыми солнцами взвешено.Мы соль океанов — плывущая в небо ладья.Вчерашнего утра больные бесцельные пленники.Мы часто заики и нас презирает семья.Мы — неврастеники…