У каждого сколько-нибудь крупного поэта бывает такое стихотворение, которое оказывается для него знаковым. У Аврама Гонтаря таким стихотворением является его замечательный «Попугай». Это стихотворение о птице: поэт хочет поймать ее в Африке, привезти домой и обучить идишу, которого не знает даже внук поэта. Век попугая — 300 лет, он должен будет сохранить язык и донести идиш до некоего будущего лингвиста…
Многое странновато в этом стихотворении. И Африка, которая советскому человеку, равно как и «берег турецкий», — «не нужна». И желтый Нил, где собрался ловить попугая поэт. Очень уж близок этот Нил к невозможному для советского сознания Израилю. Однако стихотворение Гонтаря — отнюдь не фига в кармане. Ведь никакой надежды на то, что его родной язык сохранится в Израиле, поэт не высказывает. Скорее, наоборот. Более того, когда Антисионистский комитет советской общественности, называемый в просторечии антисемитским, снимал пропагандистские фильмы о счастливой жизни евреев в СССР и расцвете идишистской культуры, то в одном из них появился и Гонтарь. На встрече в «Советиш геймланд» с американскими евреями он читал свое стихотворение и говорил: не уверен, дескать, что идиш проживет, как попугай, 300 лет,
но язык этот греет душу.
Гонтарь относился к тому поколению советских еврейских поэтов, у которых уже были учителя. Одним из них для Гонтаря являлся Самуил Галкин. Именно на фоне стихов Галкина, да и Гофштейна, совершенно в их образной системе воспринимается стихотворение Гонтаря о звезде, отраженной в колодце, которой можно доверить всё самое дорогое.
А повторяющийся мотив кровавого месяца (обратим внимание: не бога войны Марса!), зарезавшего барашка, — естественно, барашка-облачко, — не может не напомнить песенку о Козочке «Хад Гадья» из Агоды на Пейсах. Песенку, напомним, вполне эсхатологическую. На этом же фоне совершенно иначе выглядит стихотворение о том, что когда на небесах что-то происходит, то к поэту приходят стихи, и он раскрывает дверь всем, кто хочет войти…
Как мы знаем, во время проведения сейдера действует закон: каждый нуждающийся в сейдере — пусть войдет. Однако именно тогда, когда мы открываем дверь на улицу, а на столе стоит стакан пророка Элияу, мы ожидаем событий, предшествующих приходу Мошиаха.
Что касается стихотворения о том, как мать поэта стирает белую рубаху, а она вдруг белым платом улетает в небесные дали, дали мироздания, — то оно не может не напомнить о Шхине.
И еще одно наблюдение. Гонтарь видеть не мог на белом снегу картавого ворона, питающегося кровью. Этот образ, как ни странно, в прямо противоположном смысле использовал русский поэт-еврей Иосиф Бродский. В поэме «Пятая годовщина», говоря о том, что вспомнили поэта-эмигранта лишь вазы в Эрмитаже, Бродский видит себя черным вороном на снегу, каркающим картавым голосом патриота.
Этим непредусмотренным поэтами контрапунктом мы и закончим рассказ об Авраме Гонтаре.
Леонид Кацис
ПЕРВАЯ ЗВЕЗДОЧКА
Перевод Юлии Нейман
Я ушибался сотни раз о камни,Сквозь сто огней вела меня судьба,Но до сих пор всё так же дорога мнеУ Гнилопятки дикая тропа.Заплакал я,Споткнувшись там когда-то,И тихий плач мойТам дрожит поднесь.Плешивый камень — темный и щербатый —Всё видел…(И у камня зренье есть!)Я пил из всех источников… И всё жеКолодец старый наш меня влечет.И мать моя к нему тянулась тоже:В нем горечь черпала она и мед.В колодецЗаглянул яКак-то ночью,Плыла там звездочка судьбы моей.…Она мне светитИ сейчас воочьюИ озаряет путьС тех первых дней.
ПОПУГАЙ
Перевод Юлии Нейман
В Африку, в Африку, в Африку лечу!Куплю я попугая, на «идиш» обучу!А там пускай летит он, куда достанет сил:Захочет — так на Конго, а то — на желтый Нил.И пусть живет положенных ему три сотни лет…Ты испугался, внучек: «Совсем рехнулся дед!»Об этих опасеньях я догадался сам,Мои мальчик, по смышленым, живым твоим глазам,Хотя еще ни слова ты вслух не произнес…(А взрослые — те скажут научнее: «склероз».)Ты слов таких не знаешь, мой простодушный внук,Ведь ты не изучаешь пока еще наук!И все ж пойми, мой милый: недолго мы живем…Забудут твои внуки о дедушке твоем,Но будет жить на свете ученый попугайИ удивлять речами чужой, далекий край.Немного полиняет на третьей сотне лет…И тут его поймает седой языковед…Все тонкости лингвистики оп постигать привык,И он изучит «идиш» — мой родной язык.…В Африку, в Африку полечу стрелой,Куплю я попугая… Уж не спорь со мной!
«Клубится легкий дым…»
Перевод Н. Горской
Клубится легкий дымНад застекленной лужей,И воздух стал хмельным,И остро пахнет стужей.Капелью на крыльцоСосулька брызжет с крыши,Подставив ей лицо,Смеюсь — тайком, чуть слышно.
НАСТРОЕНИЕ
Устал,
едва дышу.Дожди — мое несчастье!Зачем же я пишу?Нельзя писать в ненастье.Дождаться, чтоб утихВот этот нудный дождик?Но если начат стих —Он ждать уже не может.В строку спешат слова,На место рифма встала,Пылает голова,И сна как не бывало.Растрепана, грустна,К забору жмется липа,Ей тоже не до сна —Я слышу стоны, всхлипы.Клубится в небе тьма.И тучи — серой шалью.Сады, дворы, домаОкутаны печалью.А рядом за стенойРаскашлялась старуха,Водопровод больнойВорчит на кухне глухо.Я выбился из сил,Свинцовым стало тело,Мне белый свет не мил,Мне всё осточертело!Кидаюсь, как в бреду,На смятые подушки.Я криком изойду,Погибну от удушья!Забылся тяжким сном…Но что-то вдруг сверкнуло,И солнечным пятномОкошко полыхнуло.И я глаза протер,И выскочил наружу…На всех цветах — уборМерцающий, жемчужный.И липа молода,Блестит листвою желтой,И снежная звездаВисит на взбитой челке.Последний помидорРазлил вокруг сиянье,А детвора во дворВытаскивает сани.
«Не знаю я, когда вдруг зазвучит…»
Перевод Н. Горской
Не знаю я,Когда вдруг зазвучитТа песня, что всегдаЖеланна и нежданна.Богини легкий шагЗаслышу я в ночи —Склонюсь пред нейИ на колени встану.Деревьев сонИ веток ворожбу,Морских глубинЗагадки и секреты,И злых ветровГремящую трубуПоэту в дарНесет колдунья эта.Не знаю я,Когда уйдет она…Но верю —Песня не обманет,Когда мои глазаУсталость затуманит,Когда седин коснутся пальцы сна,Вдруг встрепенусьИ, затаив дыханье,К перу тянусь,И — чудо! — вновь звучит она.
«А он — ниоткуда…»
Перевод Н. Горской
А он — ниоткуда,Явился, как чудо,От древних пенатовДошел еле внятно.Язык мой певучий,И грубый и крепкий,От бабок дремучих,От дедов, от предков.Из отчего дома —Слеза и веселье,Напевы — из дремыМоей колыбели.Повадки, деянья,Упорство, страданьяИ радуга красок —То солнечно-ясных,То темных и скромных,То светлых, то серых —Исходят из сердца,Исходят из сердца.Пришел ниоткуда,Явился, как чудо,Людьми обмолочен,Веками отточен…
ЖЕЛАННЫЕ ГОСТИ
Перевод Льва Озерова
Случилось что-то в вышине,Случилось что-то в поднебесье:Недаром сызнова ко мнеЯвились в гости песни.Ведь песни не приходят зря, —Идут, когда душа открыта,Когда в крови горит заряИ сердце ранами изрыто.А то — идут, когда зрачкиОткрыты, словно летом двери.А то — когда ты от тоскиДрожишь и гложет боль потери.Я дом для всех открыл, как мог,Распахнутость — его примета.Ступите, гости, на порог —Моя ведь песня недопета.
