Пути Господни неисповедимы, но не случайны. Не случайна была та бессонная ночь в вагоне поезда Москва – Ленинград, когда я написал свою первую песню «Леночка». Нет, я и до этого писал песни, но «Леночка» была началом – не концом, как полагает Арбузов, – а началом моего истинного, трудного и счастливого пути.
А. Галич «Генеральная репетиция»
Леночка
Апрельской ночью ЛеночкаСтояла на посту.Красоточка-шатеночкаСтояла на посту.Прекрасная и гордая,Заметна за версту,У выезда из городаСтояла на посту.Судьба милиционерская –Ругайся цельный день,Хоть скромная, хоть дерзкая –Ругайся цельный день.Гулять бы ей с подругамиИ нюхать бы сирень!А надо – с шоферюгамиРугаться цельный день.Итак, стояла Леночка,Милиции сержант,Останкинская девочка –Милиции сержант.Иной снимает пеночки,Любому свой талант,А Леночка, а Леночка –Милиции сержант!Как вдруг она заметила:Огни летят, огни,В Москву из ШереметьеваОгни летят, огни.Ревут сирены зычные,Прохожий – ни-ни-ни!На Лену заграничныеОгни летят, огни!Даёт отмашку Леночка,А ручка не дрожит,Чуть-чуть дрожит коленочка,А
ручка не дрожит.Машины, чай, не в шашечку,Колеса – вжик да вжик!Даёт она отмашечку,А ручка не дрожит.Как вдруг машина главнаяСвой замедляет ход,Хоть и была исправная,Но замедляет ход.Вокруг охрана стеночкойИз КГБ, но вотМашина рядом с ЛеночкойСвой замедляет ход.А в той машине – писаныйКрасавец-эфиоп,Глядит на Лену пристальноКрасавец-эфиоп.И, встав с подушки с кремовой,Не промахнуться чтоб,Бросает хризантему ейКрасавец-эфиоп!А утром мчится нарочный ЦК КПССВ мотоциклетке марочной ЦК КПСС.Он машет Лене шляпою,Спешит наперерез:– Пожалте, Л. Потапова, В ЦК КПСС!А там, на Старой площади, –Тот самый эфиоп.Он принимает почести,Тот самый эфиоп.Он чинно благодарствуетИ трёт ладонью лоб,Поскольку званья царскогоТот самый эфиоп!Уж свита водки выпила,А он глядит на дверь.Сидит с моделью вымпелаИ всё глядит на дверь!Все потчуют союзника,А он сопит, как зверь…Но тут раздалась музыкаИ отворилась дверь!..Вся в тюле и в панбархатеВ зал Леночка вошла.Все прямо так и ахнули,Когда она вошла!И сам красавец царственный,Ахмет Али-ПашаВоскликнул – Вот так здравствуйте! –Когда она вошла.И вскоре нашу ЛеночкуУзнал весь белый свет,Останкинскую девочкуУзнал весь белый свет –Когда, покончив с папою,Стал шахом принц Ахмет,Шахиню Л. ПотаповуУзнал весь белый свет!<1962>
Про маляров, истопника и теорию относительности
…Чуйствуем с напарником: ну и ну!Ноги прямо ватные, всё в дыму.Чуйствуем – нуждаемся в отдыхе,Чтой-то нехорошее в воздухе.Взяли «Жигулёвского» и «Дубняка»,Третьим пригласили истопника,Приняли, добавили ещё разa, –Тут нам истопник и открыл глазаНа ужасную историюПро Москву и про Париж,Как наши физики проспорилиИхним физикам пари,Ихним физикам пари!Всё теперь на шарике вкось и вскочь,Шиворот-навыворот, набекрень,И что мы с вами думаем день – ночь!А что мы с вами думаем ночь – день!И рубают финики лопари,А в Сахаре снегу – невпроворот!Это гады-физики на париРаскрутили шарик наоборот.И там, где полюс был – там тропики,А где Нью-Йорк – Нахичевань,А что мы люди, а не бобики,Им на это начихать,Им на это начихать!Рассказал нам всё это истопник,Вижу – мой напарник ну прямо сник!Раз такое дело – гори огнём! –Больше мы малярничать не пойдём!Взяли в поликлинике бюллетень,Нам башку работою не морочь!И что ж тут за работа, если ночью – день,А потом обратно не день, а ночь?!И при всёй квалификацииТут возможен перекос:Это всё ж таки радиация,А не просто купорос,А не просто купорос!Пятую неделю я хожу больной,Пятую неделю я не сплю с женой.Тоже и напарник мой плачется:Дескать, он отравленный начисто.И лечусь «Столичною» лично я,Чтобы мне с ума не стронуться:Истопник сказал, что «Столичная»Очень хороша от стронция!И то я верю, а то не верится,Что минует та беда…А шарик вертится и вертится,И всё время – не туда,И всё время – не туда!
Городской романс
…Она вещи собрала, сказала тоненько:«А что ты Тоньку полюбил, так Бог с ней, с Тонькою!Тебя ж не Тонька завлекла губами мокрыми,А что у папи у её топтун под окнами.А что у папи у её дача в Павшине,А что у папи холуи с секретаршами,А что у папи у её пайки цековскиеИ по праздникам кино с Целиковскою!А что Тонька-то твоя сильно страшная –Ты не слушай меня, я вчерашняя!И с доскою будешь спать со стиральноюЗа машину за его персональную…Вот чего ты захотел, и знаешь сам,Знаешь сам, да стесняешься,Про любовь твердишь, про доверие,Про высокие про материи…А в глазах-то у тебя дача в Павшине,Холуи да топтуны с секретаршами,И как вы смотрите кино всей семейкою,И как счастье на губах – карамелькою!..»Я живу теперь в дому – чаша полная,Даже брюки у меня – и те на «молнии»,А вино у нас в дому – как из кладезя,А сортир у нас в дому – восемь на десять…А папаша приезжает сам к полуночи,Топтуны да холуи тут все по струночке!Я папаше подношу двести граммчиков,Сообщаю анекдот про абрамчиков!А как спать ложусь в кровать с дурой с Тонькою,Вспоминаю той, другой, голос тоненький.Ух, характер у неё – прямо бешеный,Я звоню ей, а она трубку вешает…Отвези ж ты меня, шеф, в Останкино,В Останкино, где «Титан» кино,Там работает она билетёршею,На дверях стоит вся замёрзшая.Вся замёрзшая, вся продрогшая,Но любовь свою превозмогшая!Вся иззябшая, вся простывшая,Но не предавшая и не простившая!<1962>
Красный треугольник
…Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать?Вот стою я перед вами, словно голенький.Да, я с Нинулькою гулял с тёти-Пашиной,И в «Пекин» её водил, и в Сокольники.Поясок ей подарил поролоновыйИ в палату с ней ходил в Грановитую.А жена моя, товарищ Парамонова,В это время находилась за границею.А вернулась, ей привет – анонимочка:Фотоснимок, а на нём – я да Ниночка!..Просыпаюсь утром – нет моей кисочки,Ни вещичек её нет, ни записочки!Нет как нет,Ну, прямо – нет как нет!Я к ней в ВЦСПС, в ноги падаю,Говорю, что всё во мне переломано.Не серчай, что я гулял с этой падлою,Ты прости меня, товарищ Парамонова!А она как закричит, вся стала чёрная:– Я на слёзы на твои – ноль внимания!И ты мне лазаря не пой, я учёная,Ты людям все расскажи на собрании!И кричит она, дрожит, голос слабенький…А холуи уж тут как тут, каплют капельки:И Тамарка Шестопал, и Ванька Дёрганов,И ещё тот референт, что из органов,Тут как тут,Ну, прямо – тут как тут!В общем, ладно, прихожу на собрание.А дело было, как сейчас помню, первого.Я, конечно, бюллетень взял заранееИ бумажку из диспансера нервного.А Парамонова, гляжу, в новом шарфике,А как увидела меня – вся стала красная.У них первый был вопрос –«Свободу Африке!»,А потом уж про меня – в части «разное».Ну, как про Гану – все в буфет за сардельками,Я и сам бы взял кило, да плохо с дeньгами,А как вызвали меня, я свял от робости,А из зала мне кричат: «Давай подробности!»Все, как есть,Ну, прямо – все, как есть!Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать?Вот стою я перед вами, словно голенький.Да, я с племянницей гулял с тёти-Пашиной,И в «Пекин» её водил, и в Сокольники.И в моральном, говорю, моём обликеЕсть растленное влияние Запада.Но живём ведь, говорю, не на облаке,Это ж только, говорю, соль без запаха!И на жалость я их брал, и испытывал,И бумажку, что я псих, им зачитывал.Ну, поздравили меня с воскресением:Залепили строгача с занесением!Ой, ой, ой,Ну, прямо – ой, ой, ой…Взял я тут цветов букет покрасивее,Стал к подъезду номер семь, для начальников.А Парамонова, как вышла – стала синяя,Села в «Волгу» без меня и отчалила!И тогда прямым путём в раздевалку яИ тёте Паше говорю: мол, буду вечером.А она мне говорит: «С аморалкоюНам, товарищ дорогой, делать нечего.И племянница моя, Нина Саввовна,Она думает как раз то же самое,Она всю свою морковь нынче прoдалаИ домой по месту жительства отбыла».Вот те на,Ну, прямо – вот те на!Я иду тогда в райком, шлю записочку:Мол, прошу принять по личному делу я.А у Грошевой как раз моя кисочка,Как увидела меня – вся стала белая!И сидим мы у стола с нею рядышком,И с улыбкой говорит товарищ Грошева:– Схлопотал он строгача – ну и ладушки,Помиритесь вы теперь по-хорошему!И пошли мы с ней вдвоём, как по облаку,И пришли мы с ней в «Пекин» рука об руку,Она выпила дюрсо, а я перцовуюЗа советскую семью образцовую!Вот и всё!<1963?>
Весёлый разговор
А ей мама ну во всём потакала,Красной Шапочкой звала, пташкой вольной,Ей какава по утрам два стакана,А сама чайку попьёт – и довольно.А как маму схоронили в июле,В доме денег – ни гроша, ни бумаги,Но нашлись на свете добрые люди:Обучили на кассиршу в продмаге.И сидит она в этой кассе,Как на месте публичной казни.А касса щёлкает, касса щёлкает,Скушал Шапочку Серый Волк!И трясёт она чёрной чёлкою,А касса щёлк, щёлк, щёлк…Ах, весёлый разговор!Начал Званцев ей, завмаг, делать пассы:«Интересно бы узнать, что за птица?»А она ему в ответ из-за кассы:Дожидаю, мол, прекрасного принца.Всех отшила, одного не отшила,Называла его милым Алёшей,Был он техником по счётным машинам,Хоть и лысый, и еврей, но хороший.А тут как раз война, а он в запасе…Прокричала ночь – и снова в кассе.А касса щёлкает, касса щёлкает,А под Щёлковом – в щепки полк!И трясёт она пегою чёлкою,А касса щёлк, щёлк, щёлк…Ах, весёлый разговор!Как случилось – ей вчера ж было двадцать,А уж доченьке девятый годочек,И опять к ней подъезжать начал Званцев,А она про то и слушать не хочет.Ну и стукнул он, со зла, не иначе,Сам не рад, да не пойдёшь на попятный:Обнаружили её в недостаче,Привлекли её по сто тридцать пятой.А на этап пошла по указу.А там амнистия – и снова в кассу.А касса щёлкает, касса щёлкает,Засекается ваш крючок!И трясёт она рыжей чёлкою,А касса щёлк, щёлк, щёлк…Ах, весёлый разговор!Уж любила она дочку, растила,Оглянуться не успела – той двадцать!Ой, зачем она в продмаг зачастила,Ой, зачем ей улыбается Званцев?!А как свадебку сыграли в июле,Было шумно на Песчаной на нашей.Говорят в парадных добрые люди,Что зовёт её, мол, Званцев «мамашей».И сидит она в своей кассе,А у ней внучок в первом классе.А касса щёлкает, касса щёлкает,Не копеечкам – жизни счёт!И трясёт она белой чёлкою,А касса: щёлк, щёлк, щёлк…Ах, веселый разговор!<1963?>
Облака
Облака плывут, облака,Не спеша плывут, как в кино.А я цыплёнка ем табака,Я коньячку принял полкило.Облака плывут в Абакан,Не спеша плывут облака…Им тепло небось, облакам,А я продрог насквозь, на века!Я подковой вмёрз в санный след,В лед, что я кайлом ковырял!Ведь недаром я двадцать летПротрубил по тем лагерям.До сих пор в глазах – снега наст!До сих пор в ушах – шмона гам!..Эй, подайте ж мне ананасИ коньячку ещё двести грамм!Облака плывут, облака,В милый край плывут, в Колыму,И не нужен им адвокат,Им амнистия – ни к чему.Я и сам живу – первый сорт!Двадцать лет, как день, разменял!Я в пивной сижу, словно лорд,И даже зубы есть у меня!Облака плывут на восход,Им ни пенсии, ни хлопот…А мне четвёртого – перевод,И двадцать третьего – перевод.И по этим дням, как и я,Полстраны сидит в кабаках!И нашей памятью в те краяОблака плывут, облака.И нашей памятью в те краяОблака плывут, облака…<1962>
Ошибка
Мы похоронены где-то под Нарвой,Под Нарвой, под Нарвой,Мы похоронены где-то под Нарвой,Мы были – и нет.Так и лежим, как шагали, попарно,Попарно, попарно,Так и лежим, как шагали, попарно,И общий привет!И не тревожит ни враг, ни побудка,Побудка, побудка,И не тревожит ни враг, ни побудкаПомёрзших ребят.Только однажды мы слышим, как будто,Как будто, как будто,Только однажды мы слышим, как будтоВновь трубы трубят.Что ж, подымайтесь, такие-сякие,Такие-сякие,Что ж, подымайтесь, такие-сякие,Ведь кровь – не вода!Если зовёт своих мёртвых Россия,Россия, Россия,Если зовёт своих мёртвых Россия,Так значит – беда!Вот мы и встали в крестах да в нашивках,В нашивках, в нашивках,Вот мы и встали в крестах да в нашивках,В снежном дыму.Смотрим и видим, что вышла ошибка,Ошибка, ошибка,Смотрим и видим, что вышла ошибкаИ мы – ни к чему!Где полегла в сорок третьем пехота,Пехота, пехота,Где полегла в сорок третьем пехотаБез толку, зазря,Там по пороше гуляет охота,Охота, охота,Там по пороше гуляет охота,Трубят егеря!<1962?>
Заклинание
В. Фриду и Ю. Дунскому
Помилуй мя, Господи, помилуй мя!Получил персональную пенсию,Заглянул на часок в «Поплавок»,Там ракушками пахнет и плесенью,И в разводах мочи потолок.И шашлык отрыгается свечкою,И сулгуни воняет треской…И сидеть ему лучше б над речкою,Чем над этой пучиной морской.Ой, ты море, море, море, море Чёрное,Ты какое-то верчёное-кручёное!Ты ведёшь себя не по правилам,То ты Каином, а то ты Авелем!Помилуй мя, Господи, помилуй мя!И по пляжу, где б под вечер по двое,Брёл один он, задумчив и хмур.Это Чёрное, вздорное, подлое,Позволяет себе чересчур!Волны катятся, чёртовы бестии,Не желают режим понимать!Если б не был он нынче на пенсии,Показал бы им кузькину мать!Ой, ты море, море, море, море Чёрное,Не подследственное жаль, не заключённое!На Инту б тебя свёл за дело я,Ты б из чёрного стало белое!Помилуй мя, Господи, помилуй мя!И в гостинице странную, страшную,Намечтал он спросонья мечту –Будто Чёрное море под стражеюПо этапу пригнали в Инту.И блаженней блаженного ву Христе,Раскурив сигаретку «Маяк»,Он глядит, как ребятушки-вохровцыЗагоняют стихию в барак!Ой, ты море, море, море, море Чёрное,Ты теперь мне по закону поручённое!А мы обучены, бля, этой химии –Обращению со стихиями!Помилуй мя, Господи, помилуй мя!И лежал он с блаженной улыбкою,Даже скулы улыбка свела…Но, должно быть, последней уликоюТа улыбка для смерти была.И не встал он ни утром, ни к вечеру,Коридорный сходил за врачом,Коридорная Божию свечечкуНад счастливым зажгла палачом…И шумело море, море, море Чёрное,Море вольное, никем не приручённое,И вело себя не по правилам –И было Каином, и было Авелем!Помилуй мя, Господи, в последний раз!<1963?>
«…Должен сказать, что когда я прочёл удивительную, прекрасную повесть Георгия Владимова «Верный Руслан», я подумал, что ведь, собственно говоря, вот эту песню – «Больничная цыганочка» – можно было бы назвать «Верным Русланом». Это история о людях с совершенно искалеченной, парадоксальной психологией, которая возможна только в тех парадоксальных, невероятных условиях, в которых существуют наши люди».
(Из передачи радио «Свобода» от 7 сентября 1975 года)
