Катались Вы на острова,А я, я не катался.Нужны ль туманные словаТому, кто догадался?Мы перстень ценим, не футляр,Ведь что нам до коробок?И у меня в груди пожар,Пускай я с виду робок.И я покорен, видит Бог,Катались Вы — не я же,Не пустите на свой порог,Пойду на это даже.Велите лезть на каланчу,Исполню повеленье.А что нелепо я молчу,Так это от волненья.Но пусть покорен я и глуп,Одно я знаю верно:Болтливых не закрою губ,Любя нелицемерно.
моросит, темно и скучно,Смотрю в окно на телеграф.Хотел бы думать равнодушно,В уме неделю перебрав.Не такова моя натура:Спокойствие мне не дано,Как у больных температура,Скачу то в небо, то на дно.Во вторник (и без всякой лести)Я чувствовал такой подъем:У Юрочки сначала вместе,Потом в театре мы вдвоем.От середы и до субботыЯ в заточенье заключен.Когда же невтерпеж забота,Звоню я робко в телефон.И не нарушил я традиций:Писал стихи, курил, вздыхалИ время ваших репетиций«Презренной прозой» проклинал.У Вас в субботу ужин «шпажный»,Наутро Вам стихи пришлю.Еще не сбросив хмель отважный,Прочтете Вы, что я люблю.Еще три дня. О, я прославлюТвой день, Архангел Михаил!В полтину свечку я поставлю,Чтоб он почаще приходил.Дождь моросит, но мне не скучноСмотреть в окно на телеграф,Сидеть не в силах равнодушно,В уме неделю перебрав.
Как люблю я запах кожи,Но люблю и запах жасмина.Между собой они не схожи,Но есть что-то общее между ними.Случайно, конечно, они соединилисьВ моем воспоминанье,Но не равно ли у нас сердца билисьТогда, как и в любом преданьи?Вы помните улицу CalzajuoliИ лавку сапожника Томазо?(Недавно это было, давно ли —Это не относится к рассказу).Я стоял, Вы ехали мимо,И из дверей пахло кожей;А в стакане, на полке хранима,Была ветка жасмина (жасмина, не розы).Прохожие шли попарноИ меня толкали.Вы проехали, улыбнувшись, к Лунгарно,А собор от заката был алым.Ничего подобного теперь не случилось:Мы сидели рядом и были даже мало знакомы,Запаха жасмина в воздухе не носилось,И кругом стояли гарсоны.Никто никуда не ехал, небо не пылало,Его даже не было и видно.Но сердце помнило, сердце знало,И ему было сладостно и обидно.Но откуда вдруг запах кожиИ легкое жасмина дуновенье?Разве и тогда было то жеИ чем-то похожи эти мгновенья?Во Флоренции мы не встречались:Ты там не был, тебе было тогда три года,Но ветки жасмина качалисьИ в сердце была любовь и тревога.Я знаю, знаю! а ты, ты знаешь?Звезда мне рассекла сердце!Напрасно ты не понимаешьИ просишь посыпать еще перца.Покажи мне твои глаза, не те ли?Нет, лицо твое совсем другое,Но близко стрелы прошелестелиИ лишили меня покоя.Так вот отчего эта сладость,Вот отчего улица Calzajuoli!Сердце, сердце, не близка ли радость,А давно ль ты собиралось умирать, давно ли?
Голый отрок в поле ржиМечет стрелы золотые.Отрок, отрок, придержиЭти стрелы золотые!К небу взвившись, прямо в рожьУпадут златые стрелы,И потом не разберешь:Где колосья, где тут стрелы.Злато ржи сожнут в снопы,Но от стрел осталось злато.Тяжко зерна бьют цепы,Но от стрел осталось злато.Что случилось? ел я хлеб.Не стрелой ли я отравлен?Отчего я вдруг ослеп?Или хлеб мой был отравлен?Ничего не вижу… рожь,Стрелы, злато… милый образ…Все мне — призрак, все мне ложь,Вижу только — милый образ.
Рано горлица проворковала,Утром под окном моим пропела:«Что не бьешься, сердце, как бывало?Или ты во сне окаменело?Боже упаси, не стало
ль старо,Заморожено ль какой кручиной?Тут из печки не достанешь жара,Теплой не согреешься овчиной».Пташка милая, я застываю,Погибаю в пагубной дремоте,Глаз своих давно не открываю,Ни костей не чувствую, ни плоти.Лишь глубоко уголечек тлеет,В сердце тлеет уголечек малый.Слышу я сквозь сон: уж ветер веет,Синий пламень раздувает в алый.
Светлый мой затвор!Ждал Царя во двор,А уж гость сидитТам, где стол накрыт.Поклонюсь ему,Царю моему.Сердца не позорь:От утра до зорьНе устало ждать,Скоро ль благодатьГость мой принесет,Меня спасет.Светлый мой затвор,Ты — что царский двор!Умным духом пьян,Жгу святой тимьян:Стукнуло кольцоВ высоко крыльцо.
Сколько раз тебя я видел,То ревнуя, то любя,Жребий сердце не обидел:Видел спящим я тебя.Забывается досада,Тупы ревности шипы,Мне не надо, мне не надоМной изведанной тропы.Так докучны повторенья:Радость, ревность и тоска,Но для нового строеньяКрепкой выбрана доска.Что там было, что там будет,Что гадает нам звезда?Нежность в сердце не убудет(Верю, верю) никогда.Пусть разгул все бесшабашней,Пусть каприз острей и злей,Но твой образ, тот домашний,Тем ясней и веселей.Ты принес мне самовольноСамый ценный, нежный дар,И расплавился безбольноВ ясном свете мой пожар.Павильоны строил — зодчий —Я, тоскуя и шутя,Но теперь не ты ли, Отче,Мне вручил мое дитя?
Не правда ли, на маяке мы —В приюте чаек и стрижей,Откуда жизнь и море — схемыНам непонятных чертежей?Окошко узкое так мало,А горизонт — далек, широк,Но сердце сердце прижимало,Шептало: «Не настал ли срок?»Нам вестники — стрижи да чайки,А паруса вдали — не нам;Любовь, какой другой хозяйке,Как не тебе, ключи отдам?Входи, хозяйствуй, полновластвуй:Незримою ты здесь была,Теперь пришла — живи и здравствуйНад лоном хладного стекла;Отсюда жизнь и море — схемыНам непонятных чертежей,И вот втроем на маяке мы,В приюте чаек и стрижей.
Ты сидишь у стола и пишешь.Ты слышишь?За стеной играют гаммы,А в верхнем стекле от рамыЗеленеет звезда…Навсегда.Так остро и сладостно милоТомилаТеплота, а снаружи морозы…Что значат ведь жалкие слезы?Только вода.Навсегда.Смешно и подумать про холод,МолодВсякий, кто знал тебя близко.Опустивши голову низко,Прошепчешь мне «да».Навсегда.
Сегодня что: среда, суббота?Скоромный нынче день иль пост?Куда девалася забота,Что всякий день и чист и прост.Как стерлись, кроме Вас, все лица,Как ровно дни бегут вперед!А, понял я: «Сплошной седмицы»В любви моей настал черед.