Стикс - 2
Шрифт:
Она выходит из ванной в коротком голубом халатике. Потом пытается приготовить ужин. Бросает нож, принимается плакать.
— Что случилось?
Он мягко обнимает ее за плечи, нагибается к самому уху:
— Ну, успокойся.
— Как я буду жить? Как? Без денег. Да еще и с ребенком!
Это еще не самое страшное. Она еще не знает о том, что является главной подозреваемой в убийстве. И ей грозит судебно-психиатрическая экспертиза. Так что одна, без денег, с ребенком — это еще не самое страшное. Ей нельзя в тюрьму. И на принудительное лечение в психоневрологический диспансер
— Ты решила его оставить? Ребенка?
— Ничего я не решила!
— Неправда.
— Ну откуда ты свалился на мою голову? Тебе-то что за дело?
— Что за дело? Когда-то, мне даже кажется, что прошла целая вечность, я взлетал сюда, на второй этаж, с букетом в руке или с каким-нибудь подарком. Пусть небольшим, но никогда с пустыми руками. Меня ждала любимая женщина, я хотел, чтобы каждый наш вечер был для нее сюрпризом. И каждая ночь. И что со всем этим стало? Каких-то десять лет! Полкопейки в банке, именуемом Вечностью. Как и не жили вовсе. Мучались. Одна радость: дети. У него, у меня, теперь вот у тебя. Может, им больше повезет, а? Ты спрашиваешь: что за дело? Это не только мое дело. Наше. Вот теперь-то и наступила развязка. Ты понимаешь? Я сюда вернулся!
Звонил его телефон, но он не собирался отвечать. Они целовались. Потом он увел ее в комнату. А телефон все звонил и звонил. Когда перестал, он догадался о том, что происходит там, на том конце эфира. Где так и не дождались ответа. Там плачет женщина.
Но об этом лучше не думать. Десять лет забыто. У него тоже амнезия, это заразно.
ДЕНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ
Одна минута первого
— Боже! Уже первый час! — ахнула она.
Было душно, он забыл открыть форточку.
— Я не сделал тебе больно?
— Нет, все нормально.
— Значит, тебе не понравилось, — усмехнулся он и потянулся к пачке сигарет. — Дым не побеспокоит?
— Если хочешь, кури, — пожала она плечами и натянула на обнаженную грудь простыню.
Хорошо, хоть не забыла, как любовью заниматься. Это у нее хорошо получается. А живот почти не заметен, и талия все еще тонкая. Только грудь налилась, и соски заметно увеличились, потемнели. Красивая женщина. Лежит, смотрит, как он курит. Молча.
— Давай-ка спать.
— У меня бессонница.
— И давно?
— Я слишком много спала после отравления. Теперь не хочу.
— Ну, полежим, помолчим.
Он вовсе не счастлив. Обижен. Ну, нет ощущения, что получил наконец-то свой приз. Добежал. На верхней ступени пьедестала почета стоит Ванька Мукаев, смотрит на него сверху вниз и улыбается. Это тебе не городские соревнования, это жизнь. Но и здесь ты только второй. Всегда. Даже когда он умер, все равно второй.
Он вновь тянется за пачкой сигарет. Говорит:
— Значит, ты хочешь уехать.
— Да, я хотела бы начать жизнь сначала.
— Как ты думаешь, сколько тебе лет?
— Ну, лет тридцать.
— Пойдет. Может, моделью хочешь стать?
Она вздрагивает:
— Что ты болтаешь? Мне тридцать!
— Ну, почти. А может, в актрисы собралась?
— Я просто хочу жить хорошо.
— Тю! Так все хотят! Не у всех получается.
— У меня получится!
— Волосы зачем перекрасила?
— Ах, отстань! Мне так лучше.
— Дура ты дура. Ладно, давай спать.
Он и в самом деле вскоре засыпает. Завтра тяжелый день. И надо еще придумать, что с ней делать. Куда ее? И куда самому? Похоже, что жизнь и в самом деле начинается сначала. И у него, и у нее.
Утро
Приемная Павла Эмильевича Ахатова. Красавица секретарша смотрит на Петю Зайцева безразлично, но тут же приглашает в кабинет. Ахатов назначил встречу в офисе. Это значит, что лимит доверия к Пете Зайцеву исчерпан. Это уже не дружеская беседа, а деловая встреча. Какие бы отношения их ни связывали, сегодня это работа. И только работа. Об остальном — забыть. Он в темном костюме, светлой рубашке, но без галстука, коих терпеть не может. Бесполезная вещь, сковывающая движения.
— Разрешите?
Павел Эмильевич улыбается:
— Проходи, Петя, садись.
Идет к креслу. Глаза у него красные от бессонницы, но лицо каменное. Скажи: пять минут на сборы и марш-бросок — сделает. Белое кресло похоже на снежную глыбу, в нем холодно, но холода, равно как и прочих неудобств, он давно уже не замечает. Садится в кресло и ждет разрешения начать. Ахатов смотрит на него с интересом:
— Я все гадаю, Петр, ты человек или робот?
— Человек, — спокойно, без эмоций, говорит он. И мысленно начинает готовиться к марш-броску. Сколько километров?
— А я думал, робот, — тянет Ахатов. — Все думаю: где ж у тебя кнопка?
— Кнопки нет, — все так же без эмоций говорит он.
— Врешь, небось!
— Хотите проверить? — Он начинает расстегивать рубашку.
— Да ну тебя! — машет рукой Ахатов. — Шуток не понимаешь! А говоришь, человек! Застегнись.
— Есть.
Он спокойно застегивает рубашку.
— Давай к делу, — говорит Ахатов. — Докладывай. — И секретарю по внутренней связи: — Полчаса меня ни для кого нет.
— Хорошо, Павел Эмильевич.
Он раскладывает на столе бумаги. Ахатов напряженно смотрит, потом спрашивает с недоумением:
— Что это у тебя, Петя? Научный доклад?
— Да. Я постараюсь вкратце. Начнем с того, что у Ивана Саранского был брат-близнец.
— Я об этом ничего не слышал.
— Это довольно-таки странная история. Дело в том, что одним из братьев в роддоме заменили мертворожденного младенца Лидии Станиславовны Саранской. Один брат остался в Р-ске, другой отправился в Горетовку. Они встретились через тридцать пять лет, скорее всего, случайно. Или Саранский нашел следователя Мукаева. Он решил сбежать за границу, но хотел, чтобы мы считали его мертвым. Я полагаю, в сгоревшем коттедже найден труп следователя Мукаева. Генетическая экспертиза показала родство с Инной Александровной Мукаевой, их матерью. Что совпадает с выводами физико-технической экспертизы. На пожарище найден один из братьев-близнецов. Думаю, что Мукаев.