Стиль предательства
Шрифт:
7
Валкол Учтивый - или агент Экзарха, неважно, кто именно - не терял времени. С наблюдательного пункта на единственной пригодной для этой цели горе Принципата Саймон с одобрением и некоторым удивлением наблюдал за их стилем ведения военных действий.
По правде, в самом маневрировании рука Экзархии не чувствовалась, да в этом и не было необходимости, поскольку вся кампания производила бы впечатление символической демонстрации, вроде турнира, если бы не несколько жертв, пораженных, казалось, почти нечаянно. Но и среди них, насколько мог судить Саймон, убитых было немного - во всяком случае, по меркам битв, к которым он привык.
Естественно,
Субмарины особенно заинтересовали Саймона. Некий бодейсианский гений, неизвестный остальной галактике, решил проблему орнитолета - хотя крылья этих аппаратов были не перистыми, а мембранными. При зависании машины вращали крыльями со сдвигом по фазе на сто восемьдесят градусов, но при движении крылья описывали восьмерку обеспечивая подъемную силу ударом вперед и вниз, а движущую силу ударом назад. Длинный, похожий на рыбий, хвост придавал устойчивость, а под водой, несомненно, имел и другие функции.
После потешного сражения орнитолеты приземлились, а войска разошлись; а затем дело приняло более скверный оборот, о чем свидетельствовали глухие взрывы внутри дворца Руд и повалившие оттуда клубы дыма. Очевидно, шел поиск предположительно спрятанных документов, которые, считалось, Саймон продал, и этот поиск не давал результатов. Звуки взрывов, а временами и публичные казни через повешение, могли означать только, что максимально пристрастный допрос Руд-Принца не помог обнаружить бумаги и не дал к ним концов.
Саймон сожалел о происходящем, так же как сожалел о гибели Да-Уда. Обычно он не был столь безжалостен - сторонний эксперт назвал бы его работу в этом деле угрожающе близкой к небрежности - но сумятица, вызванная преобразующей сывороткой и теперь быстро нарастающая по мере приближения срока, помешала Саймону контролировать каждый фактор так тонко, как он первоначально надеялся. В неприкосновенности остался только главный замысел: теперь возникнет мысль, что Бодейсия неуклюжим образом предала Экзархию, и у Гильдии не останется другого выхода, кроме как полностью капитулировать перед Саймоном, со всеми дополнительными унижениями, которые, по его мнению, не поставят под угрозу миссию, ради Джиллит...
Что-то вдруг заслонило ему вид на дворец. Он в тревоге оторвал глаза от бинокля.
Предмет, возникший между ним и заливом, оказался всадником - вернее, аптериксом с головой идиота, на котором сидел человек. Саймон был взят ими в кольцо, острия их копий целили ему в грудь, флажки волочились по пыльной виоловой траве. Одна из _п_е_р_с_о_н_ Саймона припомнила, что флажок нужен для того, чтобы не дать копью пройти тело насквозь, и оружие можно было легко
Флажки украшала эмблема Руд-Принца; но все воины отряда были вомбисами.
Саймон покорно встал, символически прорычав что-то скорее для себя, чем для впечатляющих протейских существ и их толстых птиц. Он удивился, как ему никогда раньше не приходило в голову, что вомбис может так же чувствовать его, как он чувствует их.
Но сейчас это больше не имело значения. Небрежность наконец дала свои столь запоздалые плоды.
8
Его поместили голым в сырую камеру: узкое помещение, по стенам которого, покрытым пожелтевшей штукатуркой, беспрерывно сочилась вода и стекала вниз, уходя в водостоки по краям. Он мог определить, когда наступал день, так как в каждой из четырех стен имелись мутные окошки с толстыми стеклами, в которых возникал и исчезал наружный свет. По частоте этих изменений он мог бы с точностью рассчитать, в каком именно месте на Бодейсии он находится, будь у него хоть малейшее сомнение, что он в Друидсфолле. Сырая камера представляла собой обратный вариант подземной темницы, помещенной высоко над поверхностью Бодейсии, скорее всего гипертрофированный зубец одной из башен Управления Предателей. По ночам с потолка сияло пятое окошко, за которым находилась натриевая лампа, окруженное легким облачком пара от пытавшейся сконденсироваться на нем влаги.
Побег был бессмысленной фантазией. Вознесенная в небо сырая камера даже не имела традиционного облика стен этого здания, не считая одного пятна на штукатурке, которое могло сойти за нижнюю часть детской ступни; в остальном прожилки на стенах были издевательски бессмысленными. Единственный выход вел вниз, в отверстие, через которое его засунули сюда, и которое теперь было заткнуто, как дырка неработающего туалета. Если бы ему удалось голыми руками разбить одно из окошек, он оказался бы голый и исцарапанный на самой высокой точке Друидсфолла, с которой не было выхода.
А он был гол. Они не только выдернули ему все зубы в поисках спрятанных ядов, но и разумеется, забрали его пряжку. Он надеялся, что они начнут экспериментировать с пряжкой - это означало бы верную смерть для всех - но они, очевидно, оказались умнее. Что касается зубов, они вырастут, если он не погибнет, в этом одно из немногих положительных свойств преобразующей сыворотки, но пока что его голые десны невыносимо ныли.
Они не заметили противоядия, находившегося в крошечной гелевой капсуле в мочке левого уха и замаскированного под сальную кисту - левого, потому что к этой стороне обычно относятся небрежно, как будто она всего лишь зеркальное изображение правой стороны человека, производящего досмотр - и это немного успокаивало. Уже через несколько дней гель растворится, Саймон лишится своих многочисленных ложных обликов, и ему придется признаться, но пока он мог чувствовать себя спокойно, несмотря на холод осклизлой, ярко освещенной камеры.
Он использовал время, пытаясь извлечь пользу из недостатков: в данный момент используя свои единственные внутренние ресурсы - бессмысленное бормотание других своих личностей - стараясь угадать, что они некогда означали.
Кто-то говорил:
– Но, я подразумеваю, вроде, понимаешь...
– Куда они направляются?
– Да.
– Не послать ли их - ха-ха-ха!
– Куда?
– Во всяком случае, ну, ах.
Другие:
– Но мамин день рождения 20 июля.
– Ведь он знал, что неизбежное может случиться...