Стивен Кинг идёт в кино (сборник)
Шрифт:
Она отдала ему книгу и подошла к окну.
— Бобби?
Она не оглянулась на него — во всяком случае, сразу. На ней была старая рубашка и субботние брюки. Яркое полуденное солнце просвечивало рубашку насквозь. Ему были видны ее бока, и он вдруг заметил, до чего она худая. Будто забывает есть или еще почему-то.
— Что, мам?
— Мистер Бреттиген дарил тебе еще что-нибудь?
— Он БРОТИГЕН, мам.
Она нахмурилась на свое отражение в стекле… хотя, наверное, нахмурилась она на его отражение.
— Не поправляй меня, Бобби-бой. Так дарил?
Бобби
— Да нет, и с чего бы?
— Не знаю. Но ведь я не знаю, почему человек, с которым ты не успел познакомиться толком, вдруг дарит тебе что-то на день рождения. — Она вздохнула, скрестила руки под своими маленькими торчащими грудями и продолжала глядеть в окно Бобби. — Он сказал мне, что прежде работал в государственном учреждении в Хартфорде, а теперь ушел на покой. Он и тебе это говорил?
— Да, вроде бы. — Правду сказать, Тед никогда о своей прежней жизни ничего не говорил, а Бобби и в голову не пришло его расспрашивать.
— В каком государственном учреждении? Здравоохранение и социальные службы? Транспорт? Ревизорский отдел?
Бобби помотал головой. Ревизорский — это еще что?
— Наверное, что-то по просвещению, — сказала она задумчиво. — Он разговаривает, будто бывший учитель. Верно?
— Угу.
— А чем он интересуется?
— Не знаю.
Ну, конечно, чтение — два из трех бумажных пакетов, так оскорбивших его мать, были набиты книжками в бумажных обложках и почти все не выглядели легонькими.
Тот факт, что Бобби не знал ничего о том, как новый жилец проводит свой досуг, ее, казалось, почему-то успокоил. Она пожала плечами, а когда заговорила, то словно бы не с Бобби, а сама с собой.
— Ерунда. Это всего лишь книга. Да к тому же в мягкой обложке.
— Он сказал, что у него, может, найдется для меня работа. Но пока еще ничего не предложил.
Она молниеносно обернулась.
— Какую бы работу он тебе ни предложил, какое бы поручение ни дал, сначала расскажешь мне. Понял?
— Ну, понял. — Ее настойчивость удивила его и немножко встревожила.
— Обещай!
— Обещаю.
— По-настоящему обещай, Бобби.
Он покорно перекрестил грудь над сердцем и сказал:
— Обещаю моей матери именем Божьим.
Обычно все этим исчерпывалось, но на этот раз ей словно бы было мало.
— А он когда-нибудь… он когда-нибудь… — Тут она умолкла с непривычно растерянным видом. У ребят бывал такой вид, когда миссис Брэмуэлл вызывала их к доске подчеркивать существительные и глаголы, а они не могли.
— Что он когда-нибудь, мам?
— Не важно! — сердито отрезала она. — Убирайся отсюда, Бобби. Отправляйся в парк или в Стерлинг-Хаус, мне надоело смотреть на тебя.
«Так чего же ты пришла? — подумал он, но, конечно, вслух не сказал. — Я же не надоедал тебе, мам. Я тебе не надоедал».
Бобби засунул «Повелителя мух» в задний карман и пошел к двери. Там он обернулся. Она по-прежнему стояла у окна, но теперь опять смотрела на него. В такие секунды он никогда не видел любви в ее глазах.
— Мам, а? — Он было хотел попросить пятьдесят центов. На них он купил бы стакан газировки и пару сосисок в закусочной «Колония». Ему нравились тамошние сосиски в горячих булочках с чипсами и ломтиками маринованного огурца по краям.
Ее губы собрались как на шнурке, и он понял, что сегодня сосисок ему не есть.
— Не проси, Бобби. Даже и не мечтай («Даже и не мечтай» — одно из ее постоянных присловий). Я на этой неделе получила тонну счетов, не меньше, так что убери из глаз долларовые знаки.
Не получала она тонны счетов, вот в чем было дело. На этой неделе не получала. Бобби видел и счет за электричество, и чек за квартплату в конверте с надписью «мр. Монтелеоне» еще в прошлую среду. И она не могла сослаться на то, что ему скоро понадобится новая одежда — ведь учебный год кончается, а не начинается, а за последнее время он денег не просил — только пять долларов — квартальный взнос в Стерлинг-Хаус, а она и из-за них озлилась, хотя знает, что они покрывают и бассейн, и бейсбол Волков и Львов плюс страховка. Будь это не его мама, он бы подумал, что она жмотничает. Но сказать ей он ничего не мог — заговоришь о деньгах, и она сразу упрется, а на любое возражение, когда речь идет о деньгах, хоть о самых пустяках, она начинает истерически кричать. И становится очень страшной.
— Все в порядке, мам, — улыбнулся Бобби.
Она улыбнулась в ответ, а потом кивнула на банку с «Велофондом».
— А почему бы тебе не занять оттуда чуточку? Побалуй себя. Я тебя не выдам, а ты потом вернешь.
Он удержал улыбку на губах, но с трудом. Как легко она это сказала, даже не подумав, в какую ярость пришла бы, если бы Бобби попробовал занять чуточку из денег за электричество или за телефон, или из тех, которые она откладывает на покупку своих «рабочих костюмов», — для того, чтобы закусить в «Колонии» парой сосисок и, может быть, куском пирога «а ля мод» [19] . Если бы весело сказать, что не выдаст ее, а она потом вернет. Да уж, конечно! И получить затрещину.
19
Модный (фр.).
К тому времени, когда он вошел в парк, обида Бобби почти прошла и словечко «жмотничать» исчезло из его мыслей. День был чудесный, а у него с собой потрясная книга — разве можно таить обиды и злиться, когда тебе так подфартило? Он нашел скамейку в укромном уголке и открыл «Повелителя мух». Книжку надо дочитать сегодня, надо узнать, как все кончится.
Последние сорок страниц заняли час, и на протяжении этого часа он не замечал ничего вокруг. Когда он наконец закрыл книжку, то увидел, что колени у него усыпаны чем-то вроде белых цветочков. Полно их было и у него в волосах — он даже не заметил, что сидел в метели яблоневых лепестков.