Сто лет и чемодан денег в придачу
Шрифт:
Аллан подумал, что малый мог бы удовольствоваться и тем, что нашел свой чемодан, — тот ведь стоял на полу посреди кухни. Юлиус морщился и кривил лицо, но даже не пытался ответить. Аллан подумал, что старый лесопромышленник — крепкий орешек, и оглядел переднюю на предмет подручного средства защиты. Среди всякого хлама обнаружилось некоторое количество возможного оружия: лом, доска, спрей от тараканов и пачка крысиного яда. Аллан остановился было на последнем, но не смог придумать, как заставить малого принять ложку-другую этого вещества. С другой стороны, лом для столетнего человека тяжеловат, а спрей… Нет, пожалуй, доска — это то, что надо.
И
Жертва, видимо, что-то почувствовала, потому что в тот самый момент, когда старик уже примеривался, чтобы нанести удар, малый выпустил Юлиуса Юнсона и обернулся.
Он получил доской точно в лоб и постоял с секунду, вытаращив глаза, а потом грохнулся навзничь, ударившись головой о край обеденного стола.
Ни крови, ни стонов, ничего. Просто теперь он лежал на полу с закрытыми глазами.
— Отличный удар, — сказал Юлиус.
— Спасибо, — сказал Аллан. — Где там у тебя, говоришь, десерт?
Аллан с Юлиусом уселись за стол, а у ног их покоился длинноволосый малый. Юлиус наполнил стопки и подал одну Аллану, а другую поднял сам. Аллан в ответ приподнял свою.
— Опаньки! — сказал Юлиус, отправив содержимое стопки в глотку. — Как я догадываюсь, это был хозяин чемодана?
Вопрос был скорее констатацией. Аллан понял — пора дать чуть более подробные разъяснения.
Хотя что тут объяснишь? Большую часть того, что произошло в этот день, Аллан и сам понимал с трудом. Он, однако, снова рассказал, как сбежал из дома престарелых, потом — как нечаянно прихватил чужой чемодан в мальмчёпингском транспортном бюро, и коснулся собственных подспудных опасений, что малый, лежащий теперь без чувств на полу, должно быть, гнался как раз за ним, Алланом. После чего принес искренние извинения Юлиусу, уши которого распухли и теперь пылали. На что Юлиус почти рассердился: Аллану не за что извиняться, поскольку в жизни Юлиуса Юнсона наконец хоть какая-то движуха образовалась.
Юлиус снова приободрился: теперь самое время посмотреть, что же там, в чемодане! И, когда Аллан обратил его внимание, что чемодан заперт на замок, попросил не говорить глупостей.
— С каких это, интересно, пор, замки стали останавливать Юлиуса Юнсона? — сказал Юлиус Юнсон.
Но всему свое время, продолжил он. Прежде надо разобраться с этой проблемой на полу. Ничего хорошего, если малый очухается и снова займется тем же, на чем его прервали.
Аллан предложил привязать малого к дереву возле платформы, но Юлиус возразил, что если малый, очнувшись, заорет достаточно громко, то его услышат в деревне. Теперь там живут от силы несколько семей, но у всех у них по разным причинам зуб на Юлиуса, так что они все возьмут сторону малого, им только дай повод.
Идея Юлиуса была получше. Рядом с кухней имелась изолированная холодильная комната, где он хранил своих незаконно добытых и освежеванных лосей. И как раз сейчас все лоси в ней кончились и агрегат был отключен: Юлиус не любил гонять его вхолостую, потому что электричества эта техника жрет просто прорву. Электричество у Юлиуса, разумеется, тоже было ворованное, за него платил Ёста из Скугсторпа, но ведь и воруя, надо меру знать, если хочешь это делать и дальше.
Осмотрев отключенную холодильную комнату, Аллан нашел, что это превосходная камера предварительного заключения, без излишних удобств. Ее размеры — два на три метра — пожалуй, больше, чем малый заслуживает, но ведь и оснований напрасно мучить человека тоже нет.
Старики вместе оттащили малого в предполагаемую предвариловку. Малый застонал, когда его усадили на перевернутый ящик в углу помещения и прислонили к стенке. Малый, видимо, начинал приходить в себя. Лучше не тянуть и запереть дверь как следует.
Сказано — сделано. После чего Юлиус водрузил чемодан на обеденный стол, осмотрел замок, и, облизав вилку после лосятины с картошкой, за несколько секунд его вскрыл. Затем пригласил Аллана поднять крышку, ведь украл чемодан все-таки Аллан.
— Все мое — твое, — сказал Аллан. — Добычу пополам, но если там вдруг есть туфли моего размера, то, чур, мои — договорились?
И Аллан поднял крышку.
— Что за чертовщина! — сказал Аллан.
— Что за чертовщина! — сказал Юлиус.
— Выпустите меня! — донеслось из холодильной комнаты.
Глава 4
1905–1929 годы
Аллан Эммануэль Карлсон родился 2 мая 1905 года. Накануне его матушка прошествовала в первомайской колонне по Флену, требуя избирательного права для женщин, восьмичасового рабочего дня и прочей блажи. Впрочем, демонстрация имела по крайней мере ту пользу, что начались схватки, и сразу после полуночи она родила своего первого, и единственного, сына. Произошло это в маленькой избушке в Юксхюльте при содействии соседской бабки, которая, разумеется, не обладала особыми акушерскими талантами, зато имела общепризнанный статус, поскольку однажды в девятилетнем возрасте сделала книксен самому Карлу XIV Юхану, который, в свою очередь, приходился приятелем (если так можно выразиться) Наполеону Бонапарту. В защиту соседской бабки можно сказать, что младенец, которого она приняла, дожил до взрослого возраста, да еще и с лихвой.
Отец Аллана Карлсона был по натуре человеком ответственным, но сердитым. Ответственным по отношению к семье, а сердитым — на общество вообще и на каждого его представителя в частности. Вдобавок к нему плохо относились верхи этого общества, особенно после того, как он на рынке во Флене стал агитировать за использование противозачаточных средств. За это ему пришлось заплатить десять крон штрафа, причем сам он уже мог на сей счет больше не беспокоиться, поскольку Алланова мать от такого срама вообще перестала его к себе подпускать. Аллану шел тогда шестой год, и он был уже достаточно взрослый, чтобы попросить у матери более подробных разъяснений, почему кровать отца вдруг переставили в дровяной чулан возле кухни, но не получил в ответ ничего, кроме напоминания, что нечего задавать слишком много вопросов, если нет желания получить затрещину. А поскольку Аллан, как и все дети во все времена, такого желания не имел, то тема была закрыта.
Начиная с этого дня Алланов отец все реже появлялся в собственном доме. Днем он более-менее сносно выполнял свои обязанности на железной дороге, вечерами обсуждал социализм на всяческих сходках, а где проводил ночи, этого Аллан так толком и не смог себе уяснить.
Однако экономическую ответственность перед семьей отец нес исправно. Каждую субботу большая часть зарплаты передавалась жене, вплоть до того дня, когда отца выгнали с работы за применение насилия к пассажиру, посмевшему сообщить, что он едет в Стокгольм, чтобы вместе с тысячами других приветствовать короля во внутреннем дворе Дворца и засвидетельствовать его величеству свою готовность защищать родину.