Сто рассказов из русской истории
Шрифт:
Не понимают в боярском доме, что с барином их стряслось.
— Что-то рано Господь прибрал.
— Жить бы ему да жить.
— Может, выпил боярин лишку?
— Может, что-то дурное съел?
— Сон ему, может, недобрый привиделся? Уж больно всю ночь стонал.
… Снятся боярам страшные сны. Снится им грозный всадник.
КРАСАВЕЦ ЛЕВКА
Красавец Левка заснул в дозоре. Полагалась за это у разинцев смерть.
Однажды
Ночь стояла темная. Звезд не было. Луны не видно. Небо в тучах. Выбрал Степан Тимофеевич время перед рассветом, когда дозорных особенно клонит в сон.
Идет Разин от поста к посту. То тут, то там вырываются из темноты голоса:
— Стой! Отзовись!
Отзывается Степан Тимофеевич. Узнают разинский голос дозорные:
— Здравия желаем, отец — атаман!
Надежно службу несут караулы. Доволен Степан Тимофеевич.
Прошел он шесть дозорных постов. Остался седьмой, последний. Тут и дежурил Левка. Красавец он потому, что кончик носа у него обрублен. В шутку окрестили его так казаки. Когда-то ходил он походом в Ногайские степи. В одном из боев и лишился носа.
Стоял Левка в дозоре у самой реки, на волжской круче у старых сосен.
Вышел Разин к речному откосу. Никто не отозвался на звонкий шаг.
«Что такое?» — подумал Разин. Остановился. Тихонько свистнул. Минуту прождал ответа. Свистнул погромче. Опять тишина.
Прошел Разин вдоль откоса шагов пятнадцать и тут услышал какой-то звук. Застыл атаман. Прислушался.
Да это же казацкий храп!
Приблизился Степан Тимофеевич к спящему. Левку признал в нерадивом. Казак сидел на земле. Прислонился к сосне спиноЮ. Что-то приятное снилось Левке. Он улыбался. Голова чуть склонилась на дуло пищали. Шапка сползла на лоб.
Стал заниматься рассвет. Спит беззаботно красавец Левка. Храпит на весь берег. Не чует нависшей над ним беды.
— Эка же черт безносый! — обозлился Степан Тимофеевич. Хотел разбудить казака. Потом передумал. Взяло озорство атамана. Решил он вынуть из Левкиных рук пищаль. Интересно, что Левка, проснувшись, скажет!
Легонько притронулся Степан Тимофеевич к дулу. Только потянул на себя пищаль, как тут же казак очнулся. Мигом вскочил на ноги. Разин и слова сказать не успел, как размахнулся казак пищалью. Оглушил прикладом Разина. Свалился Степан Тимофеевич с ног.
Пришиб казак человека и только после этого посмотрел, кто же под руку ему попался.
Глянул — батюшки светы! Потемнело в глазах у Левки.
Бросился Левка к Разину.
— Отец — атаман, — тормошит. — Отец — атаман! Боже, да как же оно случилось?
Не приходит в себя Степан Тимофеевич. Удар у Левки пудовый.
Помчался Левка с откоса к Волге, шапкой воды зачерпнул. Вернулся. Бежит, спотыкаясь. Склонился над Разиным. Протирает виски и лоб.
Очнулся Степан Тимофеевич. Шатаясь, с земли поднялся. В тот же день атаманы решали судьбу казака. По всем статьям за сон в дозоре полагалась ему перекладина. Однако Разин взял казака под защиту.
— Для первого раза довольно с него плетей.
— Почему же, отец — атаман?!
— За то, что пищаль удержал в руках, достоин казак смягчения.
— Да он ведь чуть не порушил твою атаманскую жизнь.
— Так не порушил. Помиловал, — усмехнулся Степан Тимофеевич, проведя рукой по темени: там шишка была с кулак.
Однако неделю спустя, когда заснул в дозоре другой казак, Разин первым сказал:
— На виселицу!
Строг был Степан Тимофеевич. Ой как строг! Умел миловать, умел и карать.
ДЕСЯТЬ И СОРОК
Не был Разин святым. Мог и сам выпить. Однако приходил в страшный гнев, когда люди перепивались.
А такое случалось.
Особенно падок на вино был казак Гавриил Копейка.
Встретил Степан Тимофеевич однажды Копейку. Разило от казака спиртным, словно из винной бочки.
Почуял Степан Тимофеевич запах.
— Пьян?!
— Никак нет, отец — атаман! — нагло ответил Копейка.
А вранья Разин и вовсе терпеть не мог.
Встретил Степан Тимофеевич казака второй раз. Еле стоит на ногах Копейка. Глаза мутные — мутные. Осоловело на Разина смотрит.
— Пьян?!
— Никак нет, отец — атаман! И не нюхал.
Не тронул Разин и на этот раз казака. Но пригрозил расправой.
Не помогло.
И вот как-то казак до того напился, что уже и идти не мог.
Полз Копейка на четвереньках. Полз и наткнулся на Разина.
— Ирод! Ты снова пьян?!
— Ни — ни-как нет, о — о-тец — ата — та — ман. — Язык у казака заплетался. — Я — я ки — ки — сет обронил в тра — тра — ве.
— Ах, ирод! Ах, тараруй! [2] — обозлился Степан Тимофеевич страшно. — Эй, казаки, плетей!
2
Тараруй — враль, лжец, болтун.
При слове «плетей» хмель из Копейки будто выдуло ветром. Повалился он Разину в ноги.
— Прости, атаман.
— Умеешь пить, умей и похмелье принять, — сурово ответил Разин.
Когда притащили лавку и плети, Степан Тимофеевич скомандовал:
— Десять ударов!
Всыпали.
— А теперь еще сорок!
— За что же, отец — атаман?
— За вранье, за тараруйство, — ответил Разин.
Не любил Степан Тимофеевич врунов. Ложь самым великим грехом считал.