Шрифт:
ЕВГЕНИЙ СТЕПАНОВИЧ КОКОВИН
СТО СОЛДАТ И МАЛЬЧИШКА
Для разговора с фашистами рядовой Фёдор Иванович Осипов в своём запасе имел два немецких слова, безотказный автомат и три гранаты. Чужеземной речи Фёдор Иванович терпеть не мог, но два известные ему слова при встречах с немцами всё же употреблял, потому что действовали они тоже почти безотказно. Собственно, эти слова, заставлявшие врага поднять руки, были как бы придатком к автомату.
Город уже был захвачен, и теперь бойцы вытаскивали на белый свет последних гитлеровцев,
Держа наготове оружие, Осипов спустился по выщербленным ступеням в подвал. Там стоял полумрак, пахло сыростью и плесенью. Осипов провёл лучом карманного фонарика по углам и крикнул:
– Хенде хох!
Он заметил, как в углу за бочкой что-то зашевелилось.
– Хенде хох!
– повторил боец и уже по-русски весело добавил: - вылезай, вылезай, кто сдаётся, того не уничтожаю.
Человек, скрывавшийся за бочкой, покорно поднялся. К величайшему удивлению Фёдора Ивановича он оказался чуть повыше бочки, хотя и стоял во весь рост. Конечно же, это был не фашист, а всего-навсего мальчишка.
– Дядя, не надо, не стреляй!
Выставив руку вперёд, словно защищаясь, мальчишка громко всхлипнул.
– Вот так оказия, - удивился Осипов.
– Да ты откуда взялся? Не реви...
Только сейчас распознав родную речь, мальчуган вытер рукавом глаза, а заодно и под носом, и спросил:
– Ты наш, что ли? Русский?..
– А то какой же, ясно дело, русский... Кто тут ещё есть?
– Никого.
– А немцы?
– Не-е...
– Так ты чего тут делал?
– Прятался. За мной один немец побежал.
– А мать у тебя где?
Мальчуган опять всхлипнул, потом навзрыд заплакал.
– Ну, ладно, не реви. Пойдём наверх. Как звать-то тебя?
– Андрейка...
Они поднялись наверх, и теперь Осипов мог хорошо разглядеть мальчишку. Ему было лет пять, не больше. Женская вязаная кофта заменяла ему пальто. На кофте оказалось столько заплат, дыр и грязи, что определить её цвет было невозможно.
Андрейка шёл медленно, пришаркивая правой ногой Он боялся оставить на дороге свой единственный ботинок, не уступающий в размерах сапогам правофлангового гвардейца Осипова. Должно быть Гекильберри Финн перед Андрейкой выглядел бы франтом. Но Фёдор Иванович не читал повестей Марка Твена.
В городе было совсем тихо, как после промчавшегося урагана.
Они шли не торопясь, как старые приятели, толкуя о жизни. Бойцы встречали их весёлыми возгласами.
– Ого, Осипов, где ты такого "языка" достал?
– Сынка встретил, Фёдор Иванович?
Осипов тоже шутил, шуткой подбадривая Андрейку, а у самого где-то глубоко в груди притаилась щемящая тоска по семье. Серёже недавно пять исполнилось. А Катюшка уже в школу ходит. Фёдор Иванович силился представить своего Серёжу и никак не мог.
Андрейка ничем не напоминал сына. Худенький, остроносый, чернявый, он должно быть
Фёдор Иванович взглянул на Андрейку и неожиданно для себя пожалел о том, что он совсем не похож на сына. Солдат вдруг спохватился и стал рыться в карманах, но ничего не нашёл. Он вспомнил, что ещё ночью перед штурмом догрыз последний сухарь. То были часы напряжённого ожидания и волнения, и в такие часы у Осипова почему-то всегда появлялся аппетит.
Угостить Андрейку оказалось нечем. Впрочем, скоро должны были подойти кухни. Покормить, а потом с первой машиной можно отправить в тыл.
У Андрейки были грустные глаза, и солдату непременно захотелось его развеселить. Осипов ещё порылся в карманах, вытащил неизвестно почему оказавшиеся там две автоматных гильзы и протянул мальчугану.
Андрейка, не останавливаясь, осмотрел гильзы и возвратил их Осипову.
– Пустые, - равнодушно сказал он.
– Такие не выстрелят...
Потом подумал и повторил очевидно где-то слышанные слова:
– Совершенно безопасно.
– Ух ты, - удивился Осипов.
– Бывалый. Тебе всё известно.
На отдых рота повзводно расположилась в нескольких одноэтажных домах, на окраине города. Сюда подвезли кухню. После некоторого затишья улица оживилась. Побрякивали котелки, всюду слышались смех и разговор усталых солдат.
– Так-так, - сказал старшина роты, выслушав Осипова и оглядывая Андрейку.
– Значит, молодое пополнение в роту. Ну, что же, покорми. Да вот беда - машины сегодня не пойдут. На три дня рота вместе с полком остаётся в городе. Может быть на шоссе какую перехватим, с ней и отправим.
Фёдор Иванович принёс два котелка с супом, занял у ефрейтора Коноплёва ложку и сказал:
– Давай, Андрейка, перекусим... А там видно будет.
Оказалось, что Андрейка уже два дня ничего не ел.
Две недели назад в той деревне, где жил с матерью Андрейка, гитлеровцы собрали всех молодых женщин и погнали на запад. Это были страшные две недели. Андрейка тащился за матерью, держась за её руку. Потом женщины работали строили укрепления на подступах к городу уже на чужой земле. А вчера женщин опять погнали дальше на запад.
Гитлеровский офицер на этот раз не разрешил матери взять мальчика. Она кричала и плакала. Её увели насильно. Андрейка бросился к матери, но конвоир отогнал его. Он ещё раз попытался подойти, тогда конвоир погнался за ним. В испуге мальчик забрался в подвал. Он провёл там ночь, заснул, а утром его разбудила стрельба.
...Андрейка ел с жадностью. Как давно не ел он такого супа! Но вспомнив о матери, он отложил ложку, и крупные слезы закапали прямо в котелок.
– Ничего, малыш, - пробовал его успокоить ефрейтор Коноплёв, - вот фашистов переколотим и найдём твою маму.