Столетов
Шрифт:
Казеннокоштные студенты отличались любовью к труду, к науке, своим горячим желанием служить родине. Несмотря на то, что казеннокоштные жили «бедно и голодно», вспоминал один воспитанник университета, они «работали серьезно и приготовлялись к полезной обществу жизни». Они были хорошими товарищами, «от них можно было пользоваться книжками и записками лекций».
Казеннокоштные издавна отличались смелостью своих убеждений.
Вот что писал Н. И. Пирогов, учившийся в университете еще в двадцатых годах XIX века. «В 10-м нумере (общежития казеннокоштных. — В. Б.), — вспоминал Пирогов, — я наслышался таких вещей о попах, богослужении, обрядах, таинствах и вообще о религии, что меня,
На четвертом этаже университета жил когда-то и казеннокоштный студент Виссарион Белинский. Здесь, в тесной комнате, окруженный с восторгом внимавшими ему слушателями, он читал свою пьесу «Дмитрий Калинин» — гневный протест против крепостнического рабства. Здесь далеко за полночь, собравшись в кружок, засиживались молодые горячие патриоты, здесь раздавались пылкие речи о свободе, о служении народу, о необходимости борьбы за его освобождение.
Молодежь много и жадно читала.
«Студенческая библиотека, существовавшая при университете, не могла удовлетворить нашей умственной жажды, — вспоминал студент, учившийся в одно время со Столетовым. — Мы стали искать себе образования и развития вне стен своего университета, на Никольской улице, в лавочках букинистов. Там мы рылись в разном книжном хламе, покупали журналы за старые годы, вырезывали из них статьи Белинского, Чаадаева, Искандера (Герцена. — В. Б.), Салтыкова, переплетали все это в отдельные книжечки, которые и истрепывались в студенческих руках. В каждом студенческом кружке была своя маленькая библиотека из таких книжек, которые наиболее удовлетворяли потребностям, накипавшим в юных головах. Статьи в стихах или в прозе, в которых затрагивался крестьянский вопрос, собирались всеми с особенным старанием».
Во времена Столетова Герцен, Чернышевский, Добролюбов, Писарев становятся властителями дум молодого поколения.
Их освободительные идеи, их горячий призыв к борьбе против рабских порядков и невежества, ведущаяся ими страстная пропаганда могущества науки и необходимости широкого разлива знаний, их пламенный патриотизм волнуют душу молодежи, рождают желание отдать все свои силы на благо народа. «Содействовать славе не преходящей, а вечной своего отечества и благу человечества, — что может быть выше и вожделеннее этого» — эти вдохновенные слова Чернышевского становятся жизненным девизом молодежи.
Студенты не желали мириться с проявлениями произвола, реакционности и невежества и в своем доме — в университете. Университетские кафедры то и дело становятся трибунами горячих сходок. Юноши организованно и смело выступают против реакционных и бездарных профессоров.
В 1858 году во время лекции невежественного и грубого профессора славянских наречий Майкова все студенты один за другим демонстративно покинули аудиторию. Декан историко-филологического факультета С. М. Соловьев попробовал убедить студентов продолжать слушать лекции Майкова, но студенты держались стойко. Они добились того, что Соловьев сам стал ходатайствовать об устранении Майкова. И Майков вынужден был подать в отставку. Вскоре студенты добились устранения и реакционного профессора Орнатского, в лекциях которого раздавалась «самая бесшабашная хула всему человеческому, всему научному».
В том же году произошла и так называемая «варнековская история».
Однажды сквозь массивные двери аудитории медицинского факультета в коридор донесся оглушительный свист, шикание и топот. Дверь распахнулась, и из аудитории выскочил бледный и растерявшийся профессор Варнек.
Студенты возненавидели его за то, что он постоянно оскорблял и их достоинство и их национальную гордость.
Глумясь над патриотическими чувствами студентов, Варнек устраивал на своих лекциях настоящие шутовские комедии. Однажды он целый час ломался перед слушателями, изображая медведя и говоря, что такими же он представляет себе русских людей. В другой раз Варнек, объявив, что он устроит репетицию экзаменов, вслед за этим добавил: «Всех спросить, не успею, поэтому кто с «о» (циничный намек на слово осел), может итти домой».
Наконец терпение студентов лопнуло, и они решили выгнать Варнека из аудитории. Освистывать его явились не только медики, но и многие студенты с других факультетов. Деятельное участие в изгнании Варнека приняли казеннокоштные студенты, и, кто знает, быть может, среди них был и юный Столетов.
Начальство устроило следствие по поводу «варнековской истории».
Объявив о временном закрытии первого курса медицинского факультета, оно стало вызывать в Правление университета студентов, с тем чтобы заставить их дать подписку о согласии слушать лекции Варнека. Но на следующей лекции студенты опять выгнали ненавистного профессора. Все меры начальства не сломили упорства студентов. Несмотря на то, что за участие в «варнековской истории» 17 человек были исключены из университета, студенты добились отставки Варнека.
Участники «варнековской истории» ставили себе более широкие цели, чем изгнание ненавистного профессора. «Разве мы из-за одного Варнека затеяли такую историю? — писала студенческая газета «Искра». — В этом случае игра не стоила бы свеч». Изгоняя Варнека, студенты требовали изменения всей обстановки университетской жизни.
«Варнековская история» получила широкую огласку. В своем «Колоколе» Герцен поместил несколько статей о студенческих волнениях в Московском университете.
Пытаясь заглушить растущее студенческое движение, правительство в конце пятидесятых годов вводит «охранительные меры». Студентам запрещают «публичное изъявление знаков порицания или одобрения» в стенах университета. Затем их обязывают повиноваться полицейскому надзору вне стен университета. В последующем разъяснении говорилось, что полицейский надзор должен быть дополнен надзором со стороны университетского начальства. Вслед за этим последовало новое ущемление — для поступающих в университеты был повышен возрастной ценз.
А в 1860 году совет университета выработал правила, которые Герцен назвал «подлой иезуитской полицейской мерзостью». Студентам запрещалось устраивать собрания, организовывать корпорации, произносить публичные речи, распространять «злонамеренные сочинения». Студентам запрещалось курить, носить усы, бороду, длинные волосы. Правила требовали от студентов ежегодного говенья и причащенья.
На новое наступление на университеты студенчество отвечало еще более тесным сплочением своих рядов — студенческое движение непрерывно разгоралось.
Так жил университет в годы, когда здесь учился Александр Столетов. Среда товарищей была для него хорошей школой. В этой школе воспитывался Столетов-гражданин, крепли его передовые убеждения. Неукротимый бунтарский характер Столетова складывался в обстановке горячей общественной борьбы.
Поступив в университет, Столетов с первых же недель с головой ушел в занятия наукой. Случались дни, когда он никуда не выходил из университета, в котором учился и жил.
Несмотря на то, что с деньгами у юноши постоянно было туго, жить приходилось бедно, он избегал частных уроков, переводов — всего, что могло нарушить его занятия. Лишь однажды по настоянию профессора С. А. Рачинского, дружба с которым у Столетова зародилась уже в ранние студенческие годы, будущий физик, чтобы поправить свои материальные дела, взялся за перевод книги Дарвина «Путешествие на корабле „Бигль“».