Столик у оркестра
Шрифт:
– И промтоварные талоны? – спросил я с дрожью в голосе. Почему-то на ум пришли именно они.
– Конечно! Все карточки. Как мне теперь жить?
Ответа я, конечно, не знал. Но, призадумавшись, понял, что продовольственные карточки понадобятся ей уже к завтраку.
– Все, все, – повторила Марция. – Удостоверение личности, талоны, водительские права, страховой полис на автомобиль, ключи от квартиры, плоскую пудреницу, естественно, и помаду, все, – и закончила шепотом. – Включая портсигар.
Я видел ее портсигар. Из золота и платины с монограммой "М", выложенной маленькими бриллиантами. Десмонд
Пока я подыскивал слова, чтобы не показаться грубым или сентиментальным (в конце концов, он погиб три года тому назад), Марция с улыбкой пришла мне на помощь: «Когда я поняла, что произошло, у меня возникло такое ощущение, будто я стою посреди улицы абсолютно голая».
Тем самым из сферы эмоций мы вернулись на бренную землю, и я задал вполне уместный вопрос: «Когда это случилось?»
– Вчера вечером. Я поняла, что у меня нет сумочки, когда выходила из такси. Я ездила к Летти на уик-энд. Моррисон заплатил шоферу и открыл дверь своим ключом. Я, разумеется, сразу позвонила на вокзал, но ехала я на том поезде, что весь день курсируют взад-вперед, – дорогой, что за жизнь! – и он уже отправился в Брайтон. С моей любимой сумочкой. А потом кто-то просто взял ее себе!
– Из Брайтона ничего не сообщили?
– Нет. Сегодня утром я снова звонила на вокзал.
– Но, Марция, дорогая… одну минуту, по-моему, нам надо выпить, – я заказал еще два двойных. Марция благодарно улыбнулась. – Что я хотел сказать… Как женщина может оставить сумочку в поезде? Сумочка – ее неотъемлемая часть. Ты должна была почувствовать себя абсолютно голой, едва выйдя на платформу.
– Все получилось так глупо. В поезде я читала журнал, сумочка лежала рядом. Потом я сунула журнал под мышку и… о, Дэвид, я такая идиотка, что не стоит даже говорить об этом.
– Я и не собирался, дорогая. Наоборот, хотел узнать, чем могу тебе помочь?
– Я знаю. Ты такой заботливый.
– Тебе же надо многое восстановить. Карточки, разные документы. Я могу что-нибудь сделать?
– Спасибо. Дэвид, но, как говорится, «поезд уже ушел», – она засмеялась. – Как и тот поезд с сумочкой, к сожалению. Я все утро носилась, как сумасшедшая, но документы и карточки уже у меня.
– Много там было денег?
– Около десять фунтов, и до начала следующего квартала еще далеко. Придется мне теперь жить скромнее. Но дело-то не в деньгах, а… в остальном.
Я понял, что она вновь думает о Десмонде. Марция, должно быть, это сразу почувствовала, она вообще очень сообразительная, потому что тут же продолжила:
– Я имею в виду сумочку. Страшно подумать, что мою любимую сумочку носит сейчас какая-то противная тетка в Брайтоне или где-то еще.
– Я ее видел?
– Конечно, дорогой, это же единственная сумочка, какая у меня была. Только теперь нет и ее.
Я-то всегда полагал, что у женщин множество сумочек, но, вероятно, сумочки для них, что курительные трубки для мужчин. Обычно у каждого из нас их с полдюжины, но под рукой именно те, которыми мы в данный момент воспользоваться не можем.
– Кажется, я видел у тебя черную сумочку, – осторожно заметил я.
– Ну разумеется, дорогой, если я ношу сумочку, то только черную. Но довольно о моих неприятностях, расскажи лучше о себе. Ты писал, что проводишь уик-энд у своей сестры. Как она?
Марции свойственен интерес к людям, которых она никогда не видела. Я сказал, что у Сильвии все в порядке. Затем мы прошли за столик. Отменно поели, вдоволь наговорились, насмеялись и больше не вспоминали о сумочке.
После ленча Марция не смогла уделить мне ни минуты. Я отвел ее на автостоянку, она села в свой автомобиль и уехала в Ричмонд или куда-то еще. Полагаю, по делам фирмы, иначе где она могла взять бензин. Я не огорчился, оставшись один, потому что и у меня появились неотложные дела.
Мысль эта возникла у меня сразу, потом посетила еще раз, и чем дольше я думал об этом, тем крепло убеждение в том, что я просто обязан найти замену забытой в поезде сумочке. Марцию, безусловно, больше всего опечалила потеря портсигара, но тут я был бессилен. Я не мог купить другой портсигар, моих доходов не хватало на золото и платину. Но я решил, что могу позволить себе раскошелиться на сумочку для очаровательной женщины, попавшей в беду. Наведенные в магазине справки несколько поколебали мою уверенность. Отступать, однако, было поздно, и, должен признать, покупкой я остался доволен. Сумочки – кажется, я уже упоминал об этом – для меня все одинаковы. Но эта, несомненно, была черной и дорогой, то есть отвечала требованиям, которые предъявляла к сумочке Марция. Продавщица без труда уверила меня в этом. И на прощание сказала, что мадам будет в восторге.
Между прочим, оказалась права.
На уик-энд я поехал к Уэйлендам. Мне тридцать шесть, работаю я в рекламном бизнесе, художник. Рисую объявления. Вы, безусловно, их видели. С атлетически сложенными мужчинами или роскошными, в меру и без оной обнаженными женщинами на берегу моря. Они могут привлечь ваше внимание к чему угодно, от любимого слабительного до любимых сигарет и прохладительных напитков, от национальных сберегательных касс («Отпуск ждешь с особым нетерпением, если заранее откладываешь на него деньги») до фотоаппаратов («Отпуск, на который можно взглянуть после его завершения») Тем не менее, зарабатываю я неплохо. Упоминаю об этом лишь по одной причине: перед тридцатишестилетним холостяком, к тому же не стесненным в средствах, открываются двери домов, хозяева которых стоят на более высоких ступенях социальной лестницы. Поэтому в тот уик-энд я встретил Мэддокса.
Мэддоксу, по моим прикидкам, за пятьдесят, и он большая шишка в Сити. С Марцией он знаком дольше меня, и при каждой нашей встрече обязательно заводит о ней разговор. Словно я с нетерпением жду, когда же он заговорит со мной, а Марция – единственная тема, которая может интересовать нас обоих. Впрочем, так оно и есть. Затем, расположив к непринужденной беседе, он стремительно покидает меня ради более богатого или родовитого гостя. У него природный дар располагать людей к непринужденной беседе. Разговорившись с Шекспиром, в ту пору, когда тот находился в расцвете творческих сил, он спросил бы, о чем тот сейчас пишет, чтобы показать, что идет в ногу с литературной модой, и отошел бы, не дожидаясь ответа.