Столкновение миров
Шрифт:
— Его зовут Джек, а не малыш, — сказал Смоки. Он вернулся к столику, за которым «интервьюировал» Джека и начал собирать счета. — Малыш — это несмышленыш. Тебя этому в школе не учили? Сделай ему пару бутербродов. Он приступит к работе в четыре.
Она сняла с окна объявление и поставила его за музыкальный автомат заученным жестом, как будто уже много раз делала это. Проходя мимо Джека, она подмигнула ему.
Зазвонил телефон.
Все трое оглянулись на него, удивленные его звонком. На секунду он показался Джеку черным слизняком, ползущим по стене. Это был странный момент, время почти остановилось. Он успел заметить, как бледна Лори. Единственным цветом на ее щеках были красноватые
Телефон продолжал звонить в полной тишине комнаты.
Внезапно Джек с удивлением подумал: «Это меня… Издалека… Очень, очень издалека».
— Подними трубку, Лори, — сказал Апдайк. — Что ты стоишь как дура?
Лори подошла к телефону.
— «Оутлийская Пробка», — сказала она дрожащим тихим голосом. — Алло? Алло? А, черт…
Она повесила трубку.
— Никого. Дети. Иногда они интересуются, нет ли у нас Принца Альберта в банках. Какие тебе бутерброды, малыш?
— Джек! — рявкнул Апдайк.
— Ладно, ладно, Джек. С чем тебе бутерброды, Джек?
Джек ответил, и перед ним сразу же появились горячие, с горчицей и бермудским луком бутерброды. Он съел их, запивая стаканом молока. Его беспокойство исчезло вместе с чувством голода. «Дети», — сказала она. И все же мысли постоянно возвращались к телефону, и это удивляло.
Наступило четыре часа, «Пробка» была пустынна, словно невинно выглядящий капкан с вкусной приманкой внутри, на которую попался Джек. Через пару минут дверь распахнулась, и ввалилось полдюжины мужчин в рабочей одежде. Лори воткнула штепсели музыкального автомата, биллиарда и игры Космические Пришельцы. Несколько человек поздоровались со Смоки, который улыбался своей узкой улыбочкой, обнажая ряд белых зубов. Большинство заказывали пиво. Двое или трое заказали «Черного Русского». Один из них, который был похож на члена Клуба Хорошей Погоды, Джек был почти уверен в этом, кинул горсть четвертаков в Музыкальный ящик, вызвав к жизни голос Микки Силли, Эдди Раббита, Вейлона Дженнингса. Смоки велел Джеку взять тряпку и вымыть танцплощадку. Он захотел, чтобы пол был вымыт до блеска.
— Работа будет принята, когда мое собственное отражение улыбнется мне с пола, — сказал он.
Так началась его служба в заведении Апдайка.
У нас будет полно работы в четыре-пять часов.
Что ж, он должен признаться, что Смоки не наврал ему. В тот момент, когда Джек отодвинул свою тарелку и начал зарабатывать свою зарплату, заведение было пусто. Но к шести часам здесь было около пятидесяти человек, и рыжая официантка, Глория, сбивалась с ног, выполняя приказы хозяина. К Глории присоединилась Лори, разнося стаканы с вином, бокалы «Черного Русского» и десятки кружек пива.
Кроме бочонков «Буша», Джек приносил время от времени баночное пиво. Через несколько часов руки начали гудеть, спина ныла.
В промежутках между походами на склад за упаковками баночного пива и за бочонком (его уже воротило от этой фразы «Тащи бочонок, Джек»), он отправлялся на танцплощадку с тряпкой и большой банкой моющего средства. Один раз в дюйме от его головы пролетела пустая банка пива. Смоки вышвырнул пьяного нарушителя из бара, обнажив зубы в своей фальшивой крокодильей улыбке. Взглянув в окно, Джек увидел, как пьяный сильно стукнулся головой о землю.
— Иди сюда, Джек, — безразлично сказал Смоки из-за стойки бара. — Он не попал в тебя? Убери
Через полчаса Смоки послал Джека в мужской туалет. Мужчина средних лет стоял возле одного из двух писсуаров, опираясь рукой о стенку, а другой охватил огромный член. Между его расставленными ботинками расползалась лужа блевотины.
— Вытри это, малыш, — сказал мужчина, двинувшись к выходу и толкнув на ходу Джека в спину. — Можно пользоваться этой комнатой так, как тебе хочется.
Джек смог выждать, пока закроется дверь, но больше не мог сдерживать позывы к рвоте.
Он сделал это в единственный унитаз «Пробки», где в лицо ему глянул несмытый след последнего посетителя. Джека рвало, пока из него не вышел весь ужин, затем он выпрямился, сделал несколько вдохов, и его опять стошнило. Дрожащими руками он дотянулся до веревки бачка и потянул за нее. Через стены доносились звуки музыки из автомата.
Внезапно перед ним возникло лицо матери, прекраснее, чем в любом фильме. Ее большие и темные глаза смотрели виновато. Она была одна в их комнате в Альгамбре, забытая сигарета дымилась в пепельнице возле нее. Она плакала. Плакала о нем. Его сердце сейчас болело настолько сильно, что казалось, он сейчас умрет от любви к ней и желания очутиться с ней рядом. В той жизни, где не было никаких призраков в туннеле, не было женщин, которые хотят, чтобы их били, не было мужчин, которые блевали между ног, одновременно мочась. Он хотел быть рядом с ней и ненавидел Спиди Паркера, который направил его ногу на эту ужасную дорогу на запад.
В эту секунду все, что могло наполнить его самоуверенностью, исчезло. Оно было уничтожено резко и навсегда. Сознательные мысли заменил глубокий, элементарный, ноющий, детский плач: «Я хочу к маме. Боже, я хочу к своей МАМЕ…»
Он прошел на дрожащих ногах к стене, думая: «Ладно, довольно, к черту Спиди, малыш идет домой. Или как там это называется». В эту секунду его не волновало, что его мать умирает. В этот момент непередаваемой боли он стал просто Джеком, бессознательно заботящимся лишь о себе, как животное, для которого любое другое животное должно стать жертвой, если он сильнее. Будь то олень, кролик, белка, бурундук. В этот момент он на самом деле хотел, чтобы она умерла от метастазов рака, которые хищно тянутся к ее легким, только бы она могла прижать его к себе и поцеловать на ночь, и, сказав ему, чтобы он не крутил этот чертов транзистор в кровати и не читал с фонариком под одеялом до полуночи.
Он оперся рукой о стену и мало-помалу пришел в себя. Он пришел в себя не сознательным усилием, просто в его мозгу появилось что-то, что касалось Фила Сойера и Лили Кавано. Он сделал большую ошибку, да, но он не собирался возвращаться. Территории были реальностью, так, возможно, что и Талисман будет реальностью; он не собирался убивать мать своим малодушием.
Джек намочил тряпку в горячей воде и начал мыть пол.
Когда он опять вышел, была половина десятого, и толпа в баре начала рассасываться. Оутли был рабочим городом, и в будни его обитатели ложились спать рано.
Лори спросила:
— Ты бледен, как смерть, Джек. С тобой все в порядке?
— Можно мне выпить имбиря? — спросил он.
Она дала ему стакан, и Джек выпил его, не прекращая натирать пол танцплощадки. Без четверти двенадцать Смоки опять послал его на склад.
— Принеси бочонок.
Джек через силу вытащил бочку. Без четверти час Смоки начал поторапливать оставшихся. Лори отключила музыкальный ящик под слабые протестующие выкрики. Глория отключила игры, нацепила свитер (розовый, как жевательная резинка) и ушла. Смоки начал выключать лампочки и поторапливать засидевшихся.