Столкновение
Шрифт:
— Они будут окружать нас непониманием и непонятным для Европы поведением. — Геккер с облегчением вздохнул, подобрав нужные слова. — Не злобой, Крейсс, нет. Они просто не будут считать вас живым существом. Они будут бросать бомбы в автобусы и убегать. Они будут покушаться на вашу жизнь. И на мою тоже. И будут делать это с ожесточением, бесконечно.
— А белые? — спросил Крейсс.
— Крейсс, честно говоря, я знаю и эту столицу, и этот народ. — Геккер, тучный, с большими залысинами и гладко прилизанными седыми волосами, подошел
Крейсс улыбнулся.
— Дорогой Рене, я тихий и незаметный человек. Но уж поверьте в меня, ради бога. Но почему вас интересует ипподром?
— Декорация. Национальная гордость… Хотя…
— При чем тут национальная гордость… Вы не специалист и не обязаны знать все тонкости, с которыми нам приходится сталкиваться в условиях партизанской войны. Вы ведь только что сами говорили — так просто черные власть не отдадут. Они будут устраивать диверсии, будут нападать из-за угла. Придется из неудобства извлекать выгоду.
Крейсс раздвинул веером на столе фотографии лошадей. За стеной раздался низкий и хриплый крик. Крик звучал примерно секунд десять, он шел через несколько комнат от кабинета. Он был хорошо слышен — монотонный, звериный, сильный, с долгими передышками. Крик оборвался на одной ноте. Крейсс покосился на телефон.
— Извините, Геккер.
— Хорошо. — Геккер вгляделся в фото, стараясь не подавать виду, что он слышал крик.
— Альпак… Жеребец пяти лет… За рубежом включен во все списки элиты… Международные каталоги оценивают его от двух до пяти миллионов. А второй, Бвана, подтягивается к миллиону.
— Забавно. — Геккер тронул фотокарточку.
Крейсс шевельнул бровями.
— Думаете, черные позволят нам увезти эти миллионы? Как бы уже этим утром мы не нашли лошадей отравленными. Но если этого не случится, нам сама судьба велела открыть ипподром. Этим будут сразу соблюдены и ваши интересы, и мои.
Но ведь и он, Геккер, мог бы так разговаривать, так сидеть, так поглядывать со своего кресла.
— Геккер, я люблю мелочи, оттенки. Это будет одно из мест, специально созданных для ловли. Вроде подсадного садка. На ипподроме будет случайная публика… Естественно, там будут люди Фронта. Их зашлют, не волнуйтесь. Но будут и мои. — Крейсс улыбнулся. — Вы понимаете меня.
— Мы должны быть уверены в каждом человеке… — Геккер наконец почувствовал спокойствие и долгожданное ощущение свежести утра.
— Это вас волнует? — Крейсс потер сухие тонкие ладони, улыбнулся. — Геккер, если Кронго поставит под угрозу свою жизнь, что будет с его бесценными воспитанниками? С Альпаком, с Бваной? Без него они либо погибнут, либо мы вынуждены будем их продать… И потом, я уже знаком с ним. — Крейсс сел в кресло. — Он жил в Европе. Значит, на него можно хоть как-то надеяться. По натуре, это, знаете… таких мы в детстве называли лопушками. Вы понимаете?
Геккер погладил волосы. Сказал тихо:
— Я все понял, Крейсс…
Ему самому понравилось, как он это произнес.
Крейсс нажал кнопку, сказал в микрофон:
— Давайте, мы ждем.
Сейчас Крейсс был совсем другим. Он причесан, гладко выбрит, плечи облегала белая фланелевая рубашка. Он улыбается, и от этой улыбки губы все время кажутся слишком приближенными к округлому аккуратному носу. Взгляд золотисто-карих глаз почти явственно приносит Кронго чувство облегчения. Второй — комендант. У него здесь завод пищевых концентратов, Кронго встречал этого человека несколько раз. Двойной подбородок, складки на шее.
— Садитесь, господин Кронго. — Геккер показал на стул.
— Вы вчера искали меня? — Крейсс смотрит открыто, искренне.
— Д-да. — Кронго попытался привести в порядок мысли, чтобы ясно изложить основное. Главное — чтобы они поняли, что он только просит, но не собирается сотрудничать. — Я остался без обслуживающего персонала. На моих руках — породистые лошади. Им нужен уход, квалифицированное обслуживание, иначе они погибнут.
— Хорошо. — Крейсс взял блокнот. Движения его были уверенными, успокаивали. — Мы напишем объявление. Ведь вы согласны? Вечером это уже будет в газетах.
Дружелюбный взгляд.
— Люди, которых… — Кронго снова встретился глазами с Крейссом, — которые погибли… были единственными специалистами.
Почему он это говорит…
— Слушайте, Кронго. — Геккер постучал пальцами по столу. — Я не сторонник ипподрома и бегов, как уважаемый месье Крейсс. Лично я просто продал бы всех лошадей. Мне кажется, так будет лучше для экономики. Но я понимаю, Крейсс убедил меня, что это наша национальная гордость. Давайте говорить как земляки.
Крейсс все это время смотрел на Кронго так, будто говорил: «Не очень слушайте этого тупицу, дайте ему высказаться, но мы-то ведь понимаем, чего стоят его слова».
— Диктуйте. — Крейсс взял ручку. — Набросаем примерный текст. Наверное, так — государственный ипподром… Нет, лучше — государственный народный ипподром… Так ведь лучше? Объявляет прием на работу… Кого? Как лучше написать?
Кронго постарался не отводить глаз от его твердого взгляда.
— Помогите же мне, — сказал Крейсс. — Людей, знакомых с уходом… Так?
— Да, — выдавил Кронго.
— А дальше?
Кронго вспомнил — Альпак. Альпак должен быть спасен. Все остальное можно отбросить.
— Повторите, пожалуйста, — попросил Кронго.
— Государственный народный ипподром объявляет прием на работу людей, знакомых с уходом за лошадьми, а также… Что — «а также»? — Крейсс постучал ручкой.
— А также имеющих навыки верховой и колясочной езды. — Кронго следил, как быстро бегает ручка. Ну вот и все. Больше он ничего не скажет.