Столкновение
Шрифт:
— Куда?
— В распределитель, месси.
— Конечно, конечно, Фелиция. — Он полез в карман, протянул ей пропуск. — Только и всего? Я что-нибудь еще должен сделать?
Фелиция молчала.
— Нет, я хотела еще сказать, месси… Я его видела… Тогда, утром… с велосипедом…
— Кого — его?
Фелиция отвернулась. Кисти ее слабо шевелились. Кронго вдруг понял, что она говорит ему. Что она имеет в виду.
— Того… с велосипедом. Месси, вы не сердитесь на меня… Но я хочу уйти… Я не могу… Я всю жизнь… Я была честной…
Из глаз Фелиции медленно текли слезы.
— Подождите… О чем вы? Я не понимаю. Фелиция, что вы имеете в виду?
— Месси, месси… Я ведь знаю его… Это жулик… Он получил в день скачек восемнадцать тысяч… Из моей кассы… Месси, я всю жизнь была честной… Вы такой добрый… Я не могу больше здесь.
Да, она говорит ему о Пьере.
—
Жулик… Значит, он, Кронго, помогал не Фронту, а жулику!
И все-таки он должен успокоить Фелицию. Ведь она в самом деле уйдет. Что будет с Филаб…
— Хорошо, Фелиция, хорошо… Я постараюсь выяснить… Я думал, это человек Фронта… Фелиция, я прошу вас остаться… Я ведь не знал…
— Спасибо, месси… — Фелиция схватила его за руку, он осторожно высвободился. — Спасибо, месси…
Он не заметил, как она ушла. Жулик. Да, конечно, как он не догадался сразу. Бегающие глаза… Но что он может сделать теперь? Ему вспомнился Фердинанд, кривая ухмылка. «Не пытайтесь узнать, кто он, не суйтесь в это пекло». Но ему и не нужно узнавать. Мулельге. Больше некому. Это человек Фронта. Он должен открыться ему. Узнать. Но зачем? И потом, почему Мулельге? Почему не Бланш? Да, вот зачем — ему страшно. Он, Кронго, боится Пьера. Как легко было Пьеру обмануть его. Его, придумавшего всю свою жизнь. Постыдно придумавшего. А теперь он просто боится. И помочь ему может только Фронт. Фердинанд, Оджинга. Больше никто. Кронго вытянул ноги, закинул голову. Наверху ослепительно ярко сверкали и дымились звезды, словно белые осколки. Их было много, удивительно много, и он ощутил, как они всемогуще тихо висят над всем — над ним, над берегом, над океаном, над землей. И даже больше, чем над землей. Они висят над солнцем, над тысячами других солнц, над миллионами солнц, и в то же время они висят над ним. Он почувствовал, как кто-то ползет по руке, понял, что это цветочный таракан, быстро стряхнул его. Далекий нечеловеческий беспорядок этих дымящихся, тлеющих осколков наверху вдруг показался ему порядком — таким же неестественным, нечеловеческим. Он словно плыл над ним. Кронго вдруг почувствовал, что и он, маленький комок, распростертый в шезлонге, плывет сейчас над этим дымящимся бесконечным заревом. Но странно, почему, плывя в этот момент над сверкающей бездной осколков, он думает о цветочном таракане, который снова поднялся и мягко ползет по его руке. Ведь этот таракан, это раздражающе-сладкое ощущение лапок, мелко перебирающих по коже, полностью в его власти. Слабое движение рукой, и таракана не будет. Тараканов много, и, оттого что Кронго раздавит именно этого, мягко ползущего по его коже, ничто не изменится. Кронго опять попытался поймать ощущение, что не бесконечно сияющие звезды плывут над ним, а он плывет над бесшумно вздрагивающими внизу дымящимися точками. Он услышал шум океана и писк чаек. Небо придвинулось, и он вспомнил беговую дорожку. Потом Фелицию. Потом перед ним снова возникла упругая, вздрагивающая репица хвоста с коротким черным султаном волос. Ровно, безостановочно работающий круп. Альпак. Что бы там ни было, но для него, Кронго, всю жизнь было возможно единственное счастье — кратковременное, мгновенное счастье победителя. И оно сейчас в том, что он представляет, как сидит в коляске, уперев ноги в передок, и чувствует, как приподнимает вожжи и как ветер, туго облепивший лицо, становится сильнее. Кажется, с таким ходом он не побоится выйти на любую дорожку. Кого бы Кронго мог поставить сейчас с собой рядом в борьбе за воображаемый приз? Лучшую лошадь Франции? Да, конечно. Победителя приза Глазго этого года? Кроме того, есть один австралиец, о нем писали… А Ганновер-Рекорд, непобедимый американец, не уступавший еще никому? Он, Кронго, не мальчик. Если бы он шел рядом со всеми этими лошадьми, с Ганновером и австралийцем, он смог бы разложить на составные части бег каждой из них. Он не торопился бы и не выжимал из Альпака все, хотя знает его беспредельную силу, безграничную, если пустить эту силу на полный ход… Он бы спокойно прошел первый поворот. На той прямой он даже отпустил бы вперед Ганновера, но не больше чем на полстолба… Ни в коем случае не больше… Остальных можно не брать в расчет, это он знает. Даже австралийца. Сейчас он делает только негромкий щелчок языком, и тугой ветер сразу сбивает тело назад. Но если бы перед ним был Ганновер, Кронго
Да, наверное, это и только это есть счастье. Кронго, словно очнувшись, увидел звезды и подумал о таракане, все еще мелко семенящем лапками по его коже. Он поднял руку, стряхнул таракана на ладонь. Насекомое застыло, осторожно поводя усиками. Двинулось вперед, снова застыло, повернулось в одну сторону, в другую. А как бы вел себя он, Кронго, оказавшись на чьей-то ладони? Так же, как этот таракан? Кронго забросил таракана в кусты и снова растянулся в шезлонге. Кронго незаметно уснул. А проснувшись, ясно почувствовал, что он на веранде не один.
— Извините, — тихо выдохнул в ухо Поль, чуть тронув его руку и заставляя подняться. — Пожалуйста, тише. Я открою дверь.
Кронго узнал лицо Поля, хотя было темно. Поль расплылся во тьме где-то около прихожей, показал рукой — можно идти. Поль и Лефевр, они здесь. Они боятся кого-то разбудить… Значит, они давно уже на веранде. Может быть, они и разбудили его. Кронго, еще не совсем очнувшись от сна, пошел за Лефевром, чувствуя шорох одежды, дыхание. Калитка открыта, перед ними пустой переулок… Все темно, ни одного огонька. Значит, около трех…
— Тихо? — Лефевр опустил воротник куртки. Зачем они пришли за ним ночью? Зачем он идет за ними?
— Да. — Поль провел их к глухой улочке за кофейней, помог Кронго сесть в «джип». Лефевр долго шуршал чем-то, устраиваясь сзади.
— Куда мы едем? — Кронго спросил это не потому, что хотел знать, куда они едут, а чтобы хоть что-то спросить.
— Сейчас, месье, сейчас. — Поль бесшумно повернул ключ зажигания, было неясно, как он видит в темноте. Машина глухо зашумела, тронулась с выключенными фарами. — Сейчас, месье, мы скоро будем на месте.
Знакомый небоскреб — безмолвный, ни единого огонька. Они едут быстро, очень быстро. Мелькнуло — Пьер. Что же у него было до этого момента? Сон. Неподвижные звезды. Таракан. Что еще? Ах да, отчаяние.
— Сюда. — Поль легко притормозил. Вынул ключ, подождал, пока сойдет Кронго. Они прошли через стеклянную дверь, свернули в коридор. Теперь Кронго увидел, что, хотя с улицы казалось, что небоскреб пуст и все окна темны, здесь, в слабо освещенном холле первого этажа, ходят люди, за конторкой сидит пожилая блондинка. При их появлении она привычно кивнула, записала что-то.
— Господин комиссар. — Лефевр кашлянул.
«Да, да» — послышалось за дверью. Неясный страх охватил Кронго. Он не заметил, как они подошли к этой двери. На ней написано «Медицинская служба». Он понял, отчего этот страх — от этих мелких металлических букв. Но есть спасение, и это спасение в том, что он расскажет Крейссу о Пьере. Ему будет легко это сделать, потому что он твердо знает, что Пьер не человек Фронта, а жулик, жулик с блудливыми глазами. Он сейчас же скажет Крейссу. Но почему медицинская служба? Лефевр нажал ручку. Неярко светит настольная лампа. За столом Крейсс, он сидит в кресле, в руках у него зажигалка.
— Ну как? — Крейсс чуть кивнул Кронго. В комнате прежде всего бросались в глаза плотно задернутые коричневые шторы, которые сверху еще закрывала большая простыня. Края простыни были в нескольких местах заколоты английскими булавками. В углу стоял белый медицинский шкаф, на нем висел халат.
— Держусь на одном кофе. — Крейсс отхлебнул из чашки. — Кронго, кто из ваших может работать на Фронт?
— Что? — переспросил Кронго.
— Я знаю, что вам не до этого, просто хочу проверить… Для себя… Не хотите?
Крейсс развернул лист.
— Сейчас, сейчас… Да, кстати… Альпак… Альпак в хорошем состоянии?
— Альпак… — Кронго почувствовал усталость.
— Сейчас объясню. — Крейсс вгляделся. — Что вы скажете об Амайо? Вряд ли? Да, вряд ли… Тассема? Да, тоже нет. Ассоло? Тоже нет. Да, он слабоумный, я видел его… Хотя слабоумный… Но отложим. Давайте переберем новых. Литоко? Вам не показалось…
Крейсс улыбнулся.
— Я хотел просить вас об услуге… Хотел просить… Самому повести Альпака, когда мы разыграем приз дружбы. Это будет событие, и я хотел бы… Вы посоветуете мне, кого пригласить. Мы можем пригласить любых лошадей… Лучших лошадей мира. Понимаете, лучших. А агент Фронта — черт с ним. Мы найдем его сами.