Сторож сестре моей. Книга 2
Шрифт:
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду. — Наташа была бледной, рассерженной и держалась вызывающе. — Кто говорит? Сплетничают?
Луиза попыталась сохранить хладнокровие, вести себя, как умудренная опытом старшая сестра, которая затеяла разговор, чтобы уберечь от беды заблудшую, неискушенную девушку, но она сознавала, что терпит фиаско. Ее голос дрожал, когда она задала вопрос:
— Наташа, у тебя любовная интрижка с Чарльзом?
— Нет, нет и нет! Кто смеет говорить такое? Чарльз… он… он мой преданный друг, замечательный друг… — Злые слезы струились по ее лицу.
Но Луиза уже не могла остановиться.
— Вы занимались любовью? Вас видели вместе? Я ведь только стараюсь помочь тебе. Я уволю
Наташа уронила голову на руки и разразилась громкими рыданиями.
— Нет, нет, не любовью, не так… все не так… не совсем…
Луиза кусала губы.
— Чарльз злоупотребил твоим доверием?
Наташа подняла заплаканное лицо.
— Никогда! Никогда! Мы словно… как он сказал… две раненые птицы… мы утешаем друг друга. Мы очень близки, — она посмотрела на Луизу со странным выражением недоверия, точно сомневаясь, можно ли говорить с ней откровенно. — Я люблю его как друга. Он нужен мне, и я нужна ему. И это все, пока я не узнаю, что меня ждет в будущем.
— Что ты хочешь этим сказать? — Луиза отдавала себе отчет в том, что кричит, но ей было безразлично.
Наташа была потрясена, но ответила на гневный крик Луизы криком:
— Пока я не узнаю о Петере… что случилось с моим Петером и моей девочкой. Чарльз — мой защитник… так он мне говорил… Он хочет помочь мне, пока я не выясню правду.
Луиза с яростью смотрела на сестру; Наташа вытерла глаза и затем холодно сказала:
— Я полагала, тебе будет приятно услышать это. Ты всегда твердила, что хочешь, чтобы я завела себе новых друзей, построила новую жизнь в Америке и перестала постоянно думать о прошлом. Чарльз помогает мне справляться со всем этим. Почему тебе не терпится прекратить наши отношения? Ты ревнуешь из-за того, что мне так нравится Чарльз? Я не понимаю.
Луиза с трудом взяла себя в руки, но она не сумела заставить свой голос звучать теплее.
— Во имя блага компании было бы лучше, если бы вы виделись реже. Завтра я намерена внести изменения в твой рабочий график. Вероятно, ты даже не догадываешься, но Чарльз планировал провести некоторое время во Флориде тогда, когда ты должна быть в лечебнице в Палм-Бич. Такие вещи как раз и дают пищу для слухов и сплетен.
Пока она говорила, она молилась в душе, чтобы все это оказалось ужасной ошибкой, одним из нелепых совпадений в жизни, которые не сулят ничего, кроме неприятностей, однако реакция Наташи моментально развеяла ее надежды.
— Как ты можешь! Мы… мы… Чарльз построил свои планы, учитывая, что я буду в лечебнице. Ты не можешь так со мной поступить! Не можешь, не можешь! Ты дергаешь за веревочки, словно я марионетка. Отняла у меня дом, мужа, ребенка, а потом, когда у меня появился друг, отнимаешь и его. Что тебе надо от меня?
Она кричала, размахивая руками. Луиза никогда не видела ее в таком состоянии, она вообще никогда ничего подобного не видела. По мере того, как Наташа вопила все громче и гнев ее усиливался, Луиза становилась спокойнее и хладнокровнее. Вот она, благодарность за то, что спасла сестру от репрессий и нищеты.
— Держи себя в руках. — Голос Луизы был холоднее льда. — Ты ведешь себя, как настоящая дура… — «Как шлюха, потаскушка», — хотелось ей закричать, но больше всего на свете ей сейчас хотелось остаться одной и подумать об этой ужасной ссоре с Наташей и всех ее последствиях.
— Я больше не позволю тебе командовать мной! — продолжала кричать ее сестра. — Я попрошу Чарли поговорить с отцом. Он здесь главный. Не ты.
Потом стремительно, как порубленное дерево, рухнула, скрючившись на диване, плечи ее тряслись, и она заговорила сама с собой по-чешски. Луиза сумела расслышать лишь несколько слов, перемежавшихся причитаниями: «Петер, Кристина, мама…» Луиза была бы рада ощутить, как просыпается в ней знакомое чувство вины и жалости, подойти к сестре и утешить ее в горе, как она делала в первые несколько месяцев после Наташиного приезда, но она не могла. Она сидела, словно окаменев, дожидаясь, когда к Наташе вернется самообладание, дожидаясь, когда сестра уйдет, и тогда она сможет оплакать свою собственную потерю.
Нью-Йорк, 1972
Прошедший год был самым неудачным для бизнеса из всех, что Бенедикт мог припомнить. Кажется, ни дня не проходило без новых проблем, очередных судебных разбирательств, еще одного назойливого представителя того или иного правительственного подкомитета, совавшего свой обычно дилетантский нос в дела «Тауэрс», и последнее, но отнюдь не менее важное, усиленное давление со стороны банков, направленное на сокращение их расходных счетов.
«Горькая пилюля убытков для крупного производителя медикаментов», — кричал в конце года заголовок «Уолл-стрит джорнал», предварявший статью, где перечислялись с излишней скрупулезностью бедствия «Тауэрс» в общем и целом.
Два сильнейших конкурента в области фармацевтики, наконец, пробили себе дорогу в косметический бизнес. Конечно, ему это не нравилось. Это значило ужесточение борьбы за то, чтобы удержать или найти нескольких воистину талантливых людей в безумном косметическом производстве, и усиление промышленного шпионажа, чтобы выяснить, чем именно занимаются, если занимаются, в лабораториях соперников, над чем еще не работали в исследовательском отделе «Луизы Тауэрс».
Что больше всего раздражало Бенедикта, так это неослабевающий, исключительный успех АК-3, лекарства от кожной сыпи и угрей фирмы «К. Эвери»; это средство теперь продавалось в аптеках по рецепту, и благодаря ему стоимость акций «Эвери» взлетела до небес. То обстоятельство, что он сам вложил в это деньги после ночной встречи с Одри Уолсон задолго до того, как Комиссия по контролю за качеством одобрила результаты клинических испытаний «Эвери», нисколько не улучшало настроения. На означенном капиталовложении он заработал уже несколько сотен тысяч долларов, но это ничего не значило.
Существовало два человека, которых он с наслаждением стер бы с лица земли, мрачно размышлял Бенедикт, когда, вернувшись после коротких новогодних каникул, проведенных на Моут Кей, он приехал в офис в первый рабочий день 1972 года. Одним из них был Ральф Нейдер, так называемый борец за права потребителей, которого многие его коллеги, руководившие другими отраслями промышленности, с той же радостью уничтожили бы. Вторым был Ян Фейнер.
Судя по сообщениям Одри, Фейнер стал ныне любимчиком Комиссии по контролю, который в их глазах был непогрешим. Его без конца славословили в деловой и специальной фармацевтической прессе, часто за то, к чему он не имел ни малейшего отношения. На страницах светской хроники его представляли как знаменитость, равно как и каждую девушку, с которой он появлялся более одного раза.
Встречался ли Фейнер все это время с Луизой? Бенедикт не сумел найти этому доказательств, но иногда, несмотря на то, что он пользовался услугами лучших в мире детективов, он просыпался в холодном поту посреди ночи, убежденный, что каким-то образом что-то между ними еще происходит.
Бенедикт застонал, просмотрев первый отчет из папки, лежавшей у него на столе, с пометкой «срочно, рассмотреть вне очереди», присланный юридическими консультантами компании. Подкомитет комитета палаты представителей по делам мелких предпринимателей рекомендовал ввести более строгую систему проверки и контроля за лекарствами, продаваемыми без рецепта, так как в настоящее время покупатели все чаще занимались самолечением, чтобы сократить расходы на врачей.