Сторожка у Буруканских перекатов(Повесть)
Шрифт:
— Дорогой мой Алеша, хватит! — прервал его Сафьянов. — В довоенное время у нас работали специалисты ничуть не хуже тебя. Но вот главный вопрос: на каком основании ты игнорируешь такой метод определения лососевого стада, как контрольный подсчет?
— Не игнорирую, Николай Николаевич, но и не отдаю ему предпочтения, потому что хорошо знаю методику этого так называемого контрольного подсчета. Она несовершенна! — вызывающе повысил он голос. — Она не учитывает всех тончайших деталей климатического, гидрологического, наконец биологического процессов, совершающихся в природе. Вы же хорошо знаете, что в разное время суток при различной погоде эти процессы неодинаковы, а потому и неравномерно стадо лососей, заходящее в устье реки в отдельное не только время суток, но и в отдельные часы и минуты. Я это сам проследил, Николай Николаевич, и, кстати, отразил в последнем отчете. Вам нужны доказательства? Пожалуйста. Мой подсчет нерестовых бугров на одном только Сысоевском ключе показывает, что, если верить контрольному подсчету, производившемуся на устье Бурукана, две трети кетового стада зашло только в Сысоевский ключ.
— А почему бы и не так? — не сдавался профессор.
— Николай Николаевич! — с удивлением воскликнул Колчанов. — Да взгляните на карту Бурукана — и вы увидите дюжину подобных ключей, прилегающих к главному руслу. Для того чтобы не быть голословным, я накрутил на пленку эти бугры и смогу продемонстрировать их вам при первой же возможности.
От опытного взгляда профессора Сафьянова не мог ускользнуть короткий, но полный теплой ласки взгляд Гаркавой, которая, по-видимому, была полностью солидарна с его учеником.
— Что же, все это не исключено, — неохотно согласился профессор. — Но я утверждал и утверждаю, что Бурукан может представлять для нас интерес только как река, имеющая массовые нерестилища, — он подчеркнул слово «массовые», — а, стало быть, по главному руслу, иначе говоря, в довоенном объеме. Жалкие остатки бугров по ключам дела не меняют. Я все-таки продолжаю верить, что главное мерило — контрольный подсчет кетового стада на устье реки. А подсчет этот показывает, дорогой Алексей Петрович, что заход кеты в Бурукан сократился в сравнении с довоенным в одиннадцать раз! — Сафьянов обвел победным взглядом своих собеседников.
Наступило неловкое молчание. Всем было ясно, что профессора не сбить с его позиций отрицания Бурукана как нерестовой речки. Чтобы преодолеть неловкость, Гаркавая спросила:
— Кстати, Николай Николаевич, чем вы объясняете исчезновение нерестилищ в русле Бурукана за послевоенные годы?
— Причин несколько, — ответил профессор, вяло скручивая мундштук погасшей папиросы в жгутик. — Главная из них — резкое сокращение захода лососевого стада вообще в Амур в связи с хищническим выловом кеты японскими рыбопромышленниками на путях миграции в Тихом океане. За последнее десятилетие они ежегодно вылавливают, на главной дороге нашего лосося в Тихом океане до двух миллионов центнеров. Ничего подобного не бывало прежде. И если бы эта рыба вся попадала на стол японского трудящегося! Ничуть нет, большая ее часть идет на самый дешевый экспорт или залеживается и пропадает массами на складах, а потом перерабатывается на удобрения.
Профессор взялся за остывший чай. Отхлебнув несколько глотков, он подал чашку Гаркавой, попросил:
— Подлейте горяченького, Лидия Сергеевна, страсть не люблю пить холодный чай. Казалось бы, в этих условиях, — продолжал Сафьянов свою главную мысль, — наши товарищи на Амуре должны были сделать все, чтобы оберегать как зеницу ока то сравнительно небольшое стадо лосося, которое достигает вод Амурского бассейна. В действительности этого пока мы не наблюдаем. Те меры, которые, как известно, сейчас осуществляются, далеко недостаточны, чтобы они могли всерьез сказаться на воспроизводстве стада амурской кеты. По-прежнему лесники не всегда соблюдают правила рубки и сплава леса на притоках Амура — оголяют берега, а в результате промерзают речки и, стало быть, нерестовые бугры вместе с их содержимым. Во время сплава оставляют неразобранными заломы, и галечник заносится илом. Ну и, разумеется, немалый вред запасам лосося приносят браконьеры. В масштабе бассейна в общем-то наберется солидный куш, который перепадает в их руки.
— Но ведь и раньше браконьеры вылавливали кету, — заметила Гаркавая, не спускавшая глаз с профессора.
— Видите ли, милая Лидия Сергеевна, — Сафьянов с некоторым высокомерием поднял усталый взгляд на девушку, — украсть десять рыбин из тысячи или пять из ста — это не одно и то же. Вот в чем суть, дорогой ихтиолог, это надо понимать. Что касается Бурукана, — после короткого раздумья продолжал профессор, — то здесь мы имеем дело в некотором роде с исключительным фактом. Бурукан — река сплавная. Во время войны на его берегах велись интенсивные заготовки леса для строек Комсомольска-на-Амуре. Тогда мало с чем считались: все подчинялось цели номер один — разгромить врага. В итоге — берега реки оголились, нерестилища заилились. А так как местные лесозаготовители заодно облавливали нерестилища, благо контролировать их было некому, то оказались сильно подорванными и стада самих производителей. В совокупности все это и привело к тому, что мы имеем сегодня: кеты больше нет в Бурукане. Нужно срочно строить там рыбоводный завод! — Сафьянов легонько стукнул кулаком по столу, и во всех трех чашках дзинькнули ложки. — В этом и только в этом спасение остатков кетового стада, еще находящих там себе пристанище. Но для этого нужны большие деньги…
За столом наступила тишина. Сразу показались громкими нудный и тягучий писк чайника на плите, тиканье ходиков на стене, отчетливый равномерно-нескончаемый перестук двигателя сельской электростанции: дук-дук-дук-дук…
— А я все-таки добьюсь восстановления нерестилищ Бурукана без строительства там дорогостоящего рыбоводного завода! — внезапно нарушил тишину Колчанов.
— Один? Без шефа? — с деланным удивлением спросил Сафьянов и многозначительно скосил глаза в сторону своего ученика, почти не поворачивая к нему головы.
Сказанное казалось шуткой, но ни от Колчанова, ни от Лиды Гаркавой не ускользнула нотка обиды, едва заметно прозвучавшая в голосе профессора.
— Отнюдь нет, Николай Николаевич, — поспешил Колчанов успокоить своего шефа, — только с вашей помощью.
— Тогда прошу все бабки на стол! — Сафьянов весело и решительно хлопнул обеими ладонями по столу.
— Я заложу там аппараты Вальгаева, Николай Николаевич.
— Что, опять?! — И без того длинное лицо Сафьянова сейчас вытянулось еще больше, а глаза стали сердитыми. — Я уже слышал эти песни и больше не желаю их слушать! — проговорил он решительно. Потом сбавил тон и с недобрым ехидством продолжал: — Вот что, Алешка. Я тебя еще никогда не сек, но, видит бог, я прибегну к этому великолепному средству воспитания молодых людей! Я вышибу из тебя эту святую блажь!
— Выслушайте меня до конца, Николай Николаевич, — пытался было остановить его Колчанов, мягко и простодушно поглядывая на профессора.
— И слушать не хочу, не желаю слушать глупостей. Вот что, дорогой мой Алексей Петрович, — почти совсем сердито и даже, как показалось молодым людям, едко проговорил Сафьянов. — Если ты не хочешь, чтобы мы с тобой сильно поссорились, — выбрось эту глупость из головы. Аппарат Вальгаева! Об аппарате Вальгаева мне все рассказали в институте. Это детская забава, профанация науки, попытка решить проблему негодными средствами. Но главное даже не в этом. По семилетнему плану на Бурукане намечено построить большой рыбоводный завод, оснащенный новейшим оборудованием. Но и это не главное в нашем споре. Главное — твоя судьба ученого, паршивец ты этакий! Рыбоводство — дело в основном рыбоводов и практиков. Этих людей вполне достаточно, и они неплохо умеют делать свое дело. Что касается нас с тобой, так у нас и без того непочатый край работы. Мы — ученые аналитики и систематики, наша задача — до конца разгадать все тайны подводного царства и описать всю сложнейшую взаимосвязь процессов, происходящих в мире рыб. Пока мы этого не сделаем, до тех пор невозможно грамотное, целенаправленное воздействие человека на ту часть живой природы, которая лежит под водой. А много ли сделано в этом направлении? Вот тут-то и надо подумать над тем, куда и как тратить силы ученых-исследователей: по-хозяйски собрать их на главном направлении или раскидать по второстепенным, ничего не дающим науке участкам. Так-то вот, дорогой мой. И еще: ты думаешь о своем будущем? Ты не забыл, что являешься аспирантом по последнему году, а я — руководитель твоей диссертационной темы? Ты думаешь когда-либо защищать диссертацию? — все больше наседал профессор на загнанного в угол подшефного. — Если думаешь обо всем этом, так вот моя тебе конкретная программа: лето ты будешь работать в моей экспедиции, а по окончании полевых работ немедленно начнешь форсировать диссертацию.
Колчанов долго не отвечал. Он вычерчивал какие-то замысловатые линии на блюдце и, казалось, ни о чем больше не думал. Потом тяжело вздохнул, поднял усталый взгляд на шефа и коротко сказал:
— Я подумаю, Николай Николаевич.
— Подумай, подумай, — согласился профессор, — это всегда полезно. А когда будешь думать, заодно помни и о таком немаловажном факте. Иван Тимофеевич Званцев сегодня в разговоре со мной просил оставить тебя здесь еще на год, хотя бы как ученого консультанта и, так сказать, идейного руководителя нерестово-выростного хозяйства. Нерестово-выростное хозяйство я считаю делом важным и необходимым, но что касается твоего участия в его работе, я согласия не дал. Для этого у них есть свой ихтиолог, ей все карты в руки, у нее за спиной практика работы на рыбоводно-мелиоративной станции. — Он снова многозначительно посмотрел на Гаркавую. — А на должность секретаря райкома комсомола можно подобрать другого человека. К тому же ихтиологов не так уж много.