Стой, кто идёт
Шрифт:
– В этом-то все и дело!
– воскликнул Мирр и прикусил язык. Он хотел уже было объяснить, что все это случилось с ним на Аспатрии... Он так стремился к этой встрече, что у него не осталось времени обдумать, что он скажет и что из этого последует. Норман уже бывал на Аспатрии, это Мирр знал, и если сейчас он убедит Нормана в своей правоте, а потом перечислит все ужасы последнего месяца, Норман может решить не вступать в Легион.
А ведь его, Войнана Мирра, существование - прямое следствие того, что Норман подписал контракт с Легионом на тридцать, сорок или
Погрузившись в эти парадоксы, Мирр принялся торопливо хлебать кофе. Если Норман передумает, не перестанет ли существовать Войнан Мирр? Почему-то исчезновение во временном катаклизме показалось Мирру куда более ужасным, чем смерть - непосредственная и старомодная. Человек, умирающий привычным способом, знает, что после него обязательно что-то останется, будь это хоть пачка неоплаченных счетов, но примириться с мыслью, что ты вообще никогда не существовал...
– Так в чем же дело?
– спросил Норман.
– Продолжай, мне интересно.
– Именно в этом, - неубедительно ответил Мирр. Мозг его работал с бешеной скоростью.
– В том, что заинтересовал тебя. Сначала тебе было неинтересно, а теперь интересно.
– Так, значит ты все-таки дуришь меня...
– В глазах Нормана снова появилось отрешенное выражение, он вытащил из кармана еще одну десятку и положил рядом с первой.
– Теперь у тебя двадцать, и давай считать, что мы квиты.
Мирр приготовился было разгневанно отмахнуться от денег, но вспомнил, что в таком случае им одна дорога - в карман капитана Крякинга. Он взял деньги, запихнул в карман и попробовал найти окольные пути подхода к главной проблеме. Время стремительно уходило, а он так и не приблизился к разгадке постыдного секрета, толкавшего Нормана, в буквальном смысле этого слова, к беспамятству.
– Спасибо, - сказал он.
– Конечно, это против кодекса чести старого легионера, но времена теперь тяжелые...
– Легионера?
– Во взгляде Нормана снова появилось любопытство.
– Но как же тебе удалось...
– Инвалид!
Забыв о состоянии собственных ребер, Мирр стукнул себя в грудь, вскрикнул и рухнул всем телом на стол, едва не угодив лицом в пепельницу. Норман взволнованно спросил:
– С вами все в порядке?
– Да так, кольнуло...
– Мирр озабоченный главным образом тем, чтобы бармен не прогнал его, выпрямился: - Это все от погоды. Сейчас пройдет...
– и, скрывая замешательство, он вновь принялся за кофе.
Норман крутил в пальцах свой стакан.
– Зачем вы вступали в Легион?
– Я... я хотел что-то забыть.
– Что именно?
– Откуда мне знать?
– Мирр никак не мог взять в толк, почему так резко поменялись их роли в беседе.
– Я ведь забыл это.
– Конечно... простите...
– Норман кивнул и нижняя губа его задрожала.
Мирра мучила какая-то неопределенная вина, но вместе с тем он чувствовал, что пора перехватывать инициативу.
– Норман, - сказал он тихо, - ты сидишь и ждешь, пока откроется призывной пункт?
– Да! Да! Как долго тянутся минуты! Зачем заставлять нас ждать?
– Всему свое время, - успокоил его Мирр, нервно оглядываясь при этом: не побеспокоил ли взрыв эмоций кого-нибудь из посетителей.
– Вот что, Норман, расскажи-ка мне о своих невзгодах.
Ответом ему был печальный взгляд.
– Я совершил нечто ужасное и не могу говорить об этом.
– Можешь, Норман!
– Мирр положил ему руку на плечо.
– Вырви это из себя, скажи. И тебе станет легче.
– Если бы это было правдой!
– Это правда! Правда! Откройся мне, Норман!
– Ты уверен, что хочешь выслушать меня?
– Да, да.
– Мое преступление состоит в том...
– Ну, Норман, ну же...
– Что я дезертировал из Легиона!
С оглушительным грохотом Мирр уронил свою кружку на каменный пол. Потеряв дар речи, он глядел на макушку склоненной в отчаянии головы Нормана, но тут бармен, выскочив из-за стойки, вцепился ему в воротник.
– Вот что, вы, двое! Вон отсюда! Я следил за вами с тех пор, как вы уселись рядышком, и такие мне в заведении не нужны!
– Случайность, чистая случайность, - бормотал Мирр, чей разум все еще раскручивал нисходящую спираль недоверия, засунул две полученные от Нормана десятки в карман рубашки бармена, чем убедил его вернуться на свой пост.
Бармен собрал осколки, выдал последнее предупреждение о держании друг друга за руку и удалился, несколько раз гневно обернувшись.
Мирр постучал по голове Нормана суставом указательного пальца.
– Посмотри на меня, Норман, - прошептал он.
– Ты же не будешь обманывать старину Войнана...
– Это святая правда...
– Но послушай, Норман! Дезертирство из Легиона - это такой пустяк, что и волноваться нечего! Каждый рядовой мечтает об этом! Это его единственное желание!
– Рядовые - да, от них ничего другого и не ждут...
– Норман наконец-то поднял глаза на Мирра. Лицо его было пунцовым от стыда.
– Но я-то был офицером!
– Офицером?
– переспросил Мирр и замолчал, пытаясь найти для этой новой информации место в сложнейшей головоломке своей жизни. Однако собеседник его уже впал в исповедническое настроение и не мог остановиться.
– ...и не просто офицером. Я - лейтенант Норман Голлубей, единственный сын самого генерала Голлубея! Мои предки безупречно служили Легиону два столетия... два столетия! Два века генералов и маршалов, битв и подвигов, медалей, славы и величия! Можешь ли ты представить, какой груз - невыносимый груз - наложила на меня семейная традиция?
Мирр отрицательно замотал головой, частью - потому что от него этого и ожидали, частью из-за ощущения, будто мозг ему выжигают каленым железом.
– Почти с той самой минуты, как я родился, а уж с колыбели - точно, меня готовили к службе в Легионе. Отец никогда не говорил со мной ни о чем, кроме как о Легионе. Мать...
– МАТЬ!
– никогда не говорила со мной ни о чем другом! Жизнь моя была посвящена Легиону, и самое ужасное... что мне этого не хотелось. Я мечтал о другом.