Стоячие камни, кн. 1: Квиттинская ведьма
Шрифт:
– И что же делать? – помолчав, спросил Торбранд конунг.
Лицо его стало замкнутым, уголки широкого рта заметно опустились вниз, отчего сходство с троллиной мордой усилилось. Он редко задавал своим людям подобные вопросы.
Хродмар помолчал. От «гнилой смерти» никакого спасения нет.
– Надо спросить у Модольва, – сказал он чуть погодя. – Должно быть, он знает, как нас лечили. Я сам не отличал день от ночи и мало что помню… Это все та ведьма! – воскликнул он и в досаде ударил кулаком по столбу, подпиравшему крышу. – Значит, Фрейвид обманул нас! Ее не утопили! Она осталась жива и продолжает вредить нам! Она говорила, что из меня дерево вырастет раньше, чем из нее! Нет, я ей этого так не оставлю! Я…
Торбранд
– Напрасно ты все же не привез сюда твою невесту. Может быть, ей удалось бы спасти и моего сына, как она спасла тебя. И тебе самому было бы проще – отныне между мной и Фрейвидом не может быть мира, – тихо сказал Торбранд. Но именно этого тихого, невыразительного голоса Торбранда Тролля враги его боялись больше, чем любых гневных криков. – И если хотя бы один из моих сыновей умрет, я превращу в дым и уголь все западное побережье Квиттинга. Ни одна из тамошних ведьм не уйдет от меня. Клянусь Тором и Мйольниром.
За стеной сарая послышался скрип шагов по гальке, потом в дверь постучали.
– Эй, ведьма? Ты там еще жива? – прозвучал голос Стейна Бровастого, одного из работников Прибрежного Дома. – Не вспомнила еще?
– Я никогда ничего не забываю! – отрезала Хёрдис, отвечая разом на все вопросы. – А на твоем месте я бы села и постаралась вспомнить, как на прошлом Празднике Дис Ульв из Совиного Гнезда бросил тебя носом в грязь. А ты, как видно, забыл, если не думаешь рассчитаться с ним. Ты уже достаточно долго ждал, чтобы твою месть не сочли рабской! [21]
21
Имеется в виду известная пословица: «Только раб мстит сразу, а трус – никогда». Месть, свершенная не сразу, в запале чувства, а погодя, при более удобном случае, считалась более почетной.
За дверью послышалось пыхтенье: Стейн переваривал обиду.
– А больше-то тебе нечего сказать? – спросил он чуть погодя, вспомнив о поручении хозяина.
– Отчего же? – с готовностью отозвалась Хёрдис через дверь. – Еще я могу сказать, кому твоя жена шьет рубашки [22] , когда ты отвернешься. Сказать?
Но работник махнул рукой и пошел назад в усадьбу – доложить хёвдингу, что ведьма все еще упрямится. Уже десятый день упрямится. А огниво так и лежит там, куда она его спрятала и где его никто не может найти. Огниво пытались искать с Чутким, и Хар, упрямый, как и его отец, до сих пор бродил с собакой по всем окрестным пригоркам. Но в эту затею Фрейвид не верил: Хёрдис уходила в своих одиноких прогулках на день пути от усадьбы, а то и дальше. И хотя в дни исчезновения огнива она не отлучалась из дома надолго, обшарить все ее потайные местечки не смог бы даже сам пес Гарм*.
22
Шитье рубашки женщиной мужчине считалось показателем любовной связи между ними.
Убедившись, что противник и на этот раз с позором отступил, Хёрдис села на землю, прислонясь спиной к стене. В этом месте она успела просидеть ямку. Тихо шипя от злости, Хёрдис колотила кулаком по земле. Фрейвид избрал для нее подходящее наказание: неволя досаждала ей хуже всего на свете. Десять дней она сидела в лодочном сарае, видя дневной свет только сквозь щели в стенах. Все существо ее рвалось на волю, к морю и ветру, к сосновому склону и прибрежным камням, к блестящей мокрой гальке и солоновато-душистому запаху высохших водорослей. Море было совсем близко, в двух десятках шагов; невидимое, но хорошо слышное, оно день и ночь дразнило Хёрдис своим гулом, ропотом, шелестом – голосом силы и свободы, всего того, чего Хёрдис была лишена. Взаперти ей было нечем дышать, и нередко ей хотелось выть по-волчьи от бессильной томительной ярости. Нет, она сойдет с ума, если не выберется отсюда! Но упрямство было в ней пока еще сильнее, чем даже жажда свободы. Она решила нипочем не отдавать отцу огниво, из-за которого ее сюда посадили, и вот уже десять дней держалась.
Сквозь тонкие щели в стене Хёрдис видела, что уже темнеет. Вскоре в углу что-то завозилось. Хёрдис вскочила на ноги и подбежала к стене. За стеной слышалось знакомое тонкое поскуливание.
– Серый! – радостно шептала Хёрдис, встав на колени. – Ты принес чего-нибудь?
Она просунула руку в узкую ямку, которую Серый раскопал за две первые ночи. Лодочный сарай стоял на камне, поэтому подрыть глубже псу не удалось, но рука Хёрдис проходила. В яме по ту сторону стены ее пальцы наткнулись сначала на мокрый нос и горячий язык Серого, потом коснулись шершавого, сухого куска хлеба. Хёрдис вытащила его из дыры, отерла землю о подол платья и жадно впилась зубами в добычу. Фрейвид велел ее не кормить, пока она не «вспомнит», куда запрятала огниво. Но Серый неизменно каждую ночь приносил хозяйке то кусок хлеба, то сыр, то селедку с горохом или овсянкой в брюшке, то даже мясо. Должно быть, ему стоило немалых усилий не съесть добычу самому, но он оказался настоящим другом.
– Посмотрим, кто кого переупрямит! – бормотала Хёрдис, с трудом прожевывая сухой хлеб.
В ее распоряжении была целая бочка с водой, но вода застоялась, и пить ее можно было, только зажав пальцами нос. Но даже это не могло заставить Хёрдис сдаться. Упрямства в ней хватило бы на настоящую великаншу.
Неизвестно, стала бы она есть то, что приносил ей Серый, если бы знала, что хлеб и сыр ему в зубы вкладывают руки Ингвильды. Но Серый не рассказывал ей, где берет свою добычу, и Хёрдис полна была решимости упрямиться до конца.
– Опять ничего? – спросил Фрейвид, по лицу Стейна поняв, с чем тот пришел.
Работник уныло кивнул. Подробности ответа Хёрдис, касавшиеся его самого, он предпочел оставить при себе. Подобная неприятность случилась не с ним одним. Зловредная ведьма, как оказалось, о каждом в усадьбе знает какую-нибудь гадость, и каждый пришедший к ней слышал о себе и своих близких кое-что любопытное, но малоприятное. Уже не в одной голове зародилась мысль о «случайном» пожаре лодочного сарая, и руки обиженных ведьмой обитателей Прибрежного Дома удерживал только страх перед хозяином. Ведь он так и не получил назад свое огниво, а значит, ведьме еще не пора умирать.
На одиннадцатый день к лодочному сараю явился сам Фрейвид хёвдинг.
– Эй, Хёрдис! – крикнул он. – Скажи мне что-нибудь учтивое и почтительное, чтобы я знал, что ты еще жива.
– Ничего я тебе не скажу! – злобно огрызнулась из сарая ведьма. – Мучайся!
Фрейвид удовлетворенно кивнул. Асольв подтолкнул Ингвильду локтем. Они пришли вместе с отцом, но их Фрейвид оставил поодаль, на сосновом склоне, чтобы они не слышали его беседы с Хёрдис.
– Если я хоть немного тебя знаю, тебе не нравится сидеть взаперти, – продолжал Фрейвид.
– Очень даже нравится! – тут же отозвалась непочтительная дочь. – Никогда раньше меня так часто не спрашивали, здорова ли я и не скучаю ли. Когда еще такого дождешься?
– Но все же мне думается, что ты предпочла бы бегать с своим псом по холмам и лесам, – сказал Фрейвид. – Кстати, тут заезжал Торгнюр Сова и предлагал купить Серого. Сказал, что ему нужен хороший пес – сторожить ночью двор, а то рядом в лесу завелся какой-то беглый раб и пытается залезть во двор поживиться чем-нибудь. Как ты думаешь, дорого ли стоит запросить за твоего бездельника?