Стожок на поляне

Гергенрёдер Игорь Алексеевич

На рассвете бросил в котелок с кипятком последнюю галету, высыпал соль. Поев, смотрел на рдеющие угли, кидал на них камышинки.

Кликнул проплывавшую мимо лодку. Парнишка грёб к берегу изо всех силёнок, косясь, разевая рот.

Снял кольцо с рубином, опустил в прозрачную воду. Отдал реке.

На мыске стояла тощая коровёнка.

Травка на красноватой глине реденькая, репейник. Солнце поднялось смирное, нежгучее: осень вот-вот. Несколько мужиков у дороги кромсают ножами павшую лошадь; кровавятся внутренности; на сорной обочине бабы в очередь вытянулись - с лоханями, с торбами, с корзинами.

Спрыгнул с лодки, пошёл, слегка косолапя, пыльной дорогой в Самару.

12.

За столом - лысеющий человек в летнем полотняном костюме, на молочной косоворотке - померанцевые пуговки. Лицо моложаво, под глазами не припухло, а белки - в багровых прожилках. Нет - кажется, не от водки. Ранняя глаукома?.. Неотвратимое приближение слепоты. Интересно - знает? Мрачновато-безразличный человек из Белокаменной.

Сбоку у стены, за столиком, - некто со шпалами на петлицах. На столике - пишущая машинка итальянской фирмы «Оливетти».

Заговорил человек в штатском:

– Гуторова-Витуна мы допросили. Подтверждается.

Кровь ударила в виски - и отхлынула тут же. Легко голове, легко не верящему в близкий конец телу. «Подтверждается!» ПонялВитун и - понявши– не попортил...

Прикусил губу - аж тёплое, кисловатое ощутилось во рту: «А имени твоего, Витун, узнать так и не удосужился...»

Московский гость подровнял бумаги в стопке, приподняв лист, прочёл:

– Рудняков исправно исполнял поручения контрразведки, вознаграждался... псевдоним - Регент, он же - Старицкий... Обслуживал и разведки стран Антанты, у англичан фигурировал как Джокер...

Пауза. Как и положено, ничего не выражающий взгляд.

– Почему вы довели это до нашего сведения?
– сказал очень

тихо, как умеют говорить привыкшие к власти над жизнью и смертью. Уверенные, что словечко каждое с губ поймают.

Усмехнуться, податься вперёд:

– Обрыдло! В глуши, с мужичьём сиволапым! От созерцания реки постылой осатанеешь! Этот, пардон...
– ткнул пальцем в бумаги, - обещал за границу! Счёт в банке! Десять лет ожидания...

Ногу на ногу.

– Ах, ждите! ждите! ждите!
– смех - почти истерический.
– Кровная арабская лошадь, Булонский лес! Большие Бульвары...

Глаза подёрнулись дымкой мечтательности.

За красной портьерой шантана...

– Прекратить.

Провести пальцами по отросшей щетине:

– В последний приезд Витун передал приказ Руднякова - ещё ждать. Издеваться?! Не позволю!

– Чего ждать?

– Устранения ваших лидеров, расчленения государства. Помимо Руднякова, в заговоре участвуют Смирнов, Белобородов, Сокольников...

Торопко застучала «Оливетти». Впереди тьма, но уже блестит в ней топорик. Начался отсчёт минут до тех последних, когда названных сволокут в подвал, ударит в затылок пуля и брызнет кровь, как она брызгала у десятков тысяч их жертв.

– Хотите чаю?

– Благодарю. Нельзя ли рюмку хорошего красного вина?

– Позже.

Ткнул кнопку. Дюжий, лет двадцати пяти, глазки близко посажены - принёс чай в стаканах с подстаканниками. Удалился, будто нехотя.

– Поговорим подробнее.

– Я знаю от Витуна, что ему известны подробности от Руднякова...

Ах, посланец Москвы! Всё когда-то сделается от тебя мертво. А Волга-река и без того нежива. Ночь, костёр на косе. Уха будет кипеть - на отваре из красных, полукрасных, бывших красных... из всех до единого! Какая бурляще-жирная! И до чего же занятный (не пенёк, не куст) рыбачок!
– откуда ни взялся - похлебает стерляжью... И заживёт...Безумие мученика?..