Страх перед страхом
Шрифт:
– Понимаешь, мы же через год заканчиваем, – заговорила Дуня. – Хотелось бы сделать что-то вроде дружеского фотоальбома на память.
Света кивнула – она попросту растерялась, заявление было слишком неожиданным.
– И вот, у меня с собой пара снимков, они, правда, старые… – Дуня достала из сумки три фотографии. – Сделаны на первом курсе или на втором. Я уж не помню. Короче, многих из этих людей я теперь просто не припоминаю. А ведь нужно, чтобы они все были в нашем альбоме.
Светка что-то промямлила, продолжая разглядывать снимки. Наконец она спросила,
– Света, ты же тут училась, помнишь всех! – ласково сказала девушка. – У тебя же такая память! Ты точно знаешь всех этих людей и потом… Даже если кто-то уже тут не учится – должны быть какие-то данные в архиве?
Она знала, что делала, – такие натуры, как эта девица, превыше всего ценили лесть, пусть даже самую примитивную. И Светка попалась. Она сразу сделалась сговорчивее и даже попыталась улыбнуться.
– Ну да, многих я знаю. – Она взяла фотографии и принялась тыкать пальцем в лица. – Эти вот с твоего курса, этот учился на четвертом, он тебе не нужен…
Дуня оборвала ее – она воспротивилась такому методу отбора и заявила, что ей нужны все, решительно все. Слава богу, секретарша не стала выяснять, как же в таком случае будет выглядеть альбом и для кого он, в конце концов, предназначен?
Та продолжала разглядывать фотографии, многих называя по фамилиям, некоторых – по именам. Была одна девушка, которую она помнила только в лицо, и ничего другого о ней не знала. Светка искренне огорчалась по этому поводу и в конце концов достала из ящика стола ключи и принялась отпирать большой, рассохшийся шкаф:
– Придется покопаться. Когда же она училась?
– Мне нужны все, все! – напомнила Дуня, очень взволнованная. – Ну, кроме нашей компании, ты понимаешь, этих я достану без труда. И сокурсники, которые учатся с нами сейчас, мне тоже не нужны. Я их насквозь знаю, можно просто договориться… Мне нужны…
Она указала на некоторые лица на снимках. В общей сложности, набралось человек восемь. Светка вздохнула, сделала кислое лицо, но, видимо, не нашла в себе решимости отказать. Дуня мягко на нее нажимала, не переставая говорить комплименты, – дескать, кто бы еще в целом институте мог бы ей помочь? О, она даже не сомневалась, к кому обратиться!
В коридорах давно было тихо. Простучали по паркету каблучки какой-то опоздавшей студентки, проехала за окном машина. А Светка, сосредоточенно сопя и ругаясь на пыль, продолжала копаться в шкафу. На стол, одна за другой, ложились тонкие картонные папки с надписанными на них фамилиями. Дуня жадно отслеживала каждую. Наконец на стопку шлепнулись две последние папки, и Светка захлопнула шкаф.
– Ну вот, – довольно улыбаясь, сказала она. – Сейчас выпишем телефончики…
Дуня пробормотала, что очень, очень благодарна. Она следила за движениями секретарши, которая с подчеркнутой важностью раскрывала папку за папкой и списывала оттуда домашние телефоны.
– И адреса тоже, – попросила Дуня, не отрывая взгляда от одной из папок.
Та слегка удивилась, но сопротивляться не стала. Только поворчала, что у нее и без того много срочной работы. И в конце
Девушка даже не стала отвечать. Она чувствовала себя как человек, который всю жизнь убеждал других, что привидений не существует, и наконец встретил призрака лицом к лицу. Она с трудом дождалась, когда Светка закончит свое многотрудное дело и выдаст ей листок с фамилиями. Помогла ей уложить папки обратно в шкаф, хотя та и отказывалась от всякой помощи. Пока Светка возилась, расставляя папки по алфавиту, Дуня быстро развязала тесемки одной из них и всмотрелась в снимок. Это лицо она помнила, как не помнить.
– Огромное тебе спасибо, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал жизнерадостно.
Но видно, благодарность получилась слишком тусклой, наигранной. Светка с удивлением подняла на нее глаза, но Дуня уже вышла из кабинета.
На лестнице, примостившись возле урны с сигаретой, она развернула список. Впрочем, ее интересовал только один пункт. Четвертый. Под этим номером педантичным, угловатым почерком секретарши было выведено: «Врач, Василий Николаевич». Московский адрес и телефон. И пометка: «Отчислен в 1998 г.».
В эти праздничные дни, когда ей не нужно было выходить на работу, Татьяна впервые за последнее время поняла, что покой ей вовсе не нужен. А она так мечтала о покое, когда начался весь этот кошмар! Исчезновение дочери, ее смерть, похороны, нелепая история с исчезнувшими деньгами, розыски Петра, дознания, слухи, смерть и похороны Леонида, уход мужа… Тогда у нее не было времени опомниться, присесть, оглядеться по сторонам.
Теперь свободного времени оказалось слишком много. И это время было заполнено только одним – пустотой. Она впервые поняла, как пусто и тихо стало в ее доме – теперь навсегда.
Изредка звонили родственники, но разговоры не клеились. Татьяна уже сообщила им, что осталась одна, – по телефону, избежав визитов, слез, выражений сочувствия. Она сделала это так сухо и равнодушно, что у многих создалось впечатление, что это ее ничуть не тронуло, что она была подготовлена к этому заранее. Но это было далеко не так. Оцепенение первых дней после ухода Алексея уже прошло. Его сменила боль – ровная и постоянная, – все равно, как если бы ныла рука, предчувствуя перемену погоды. У нее до сих пор не было нового телефона Алексея, она не знала, где его искать, если бы вдруг возникла необходимость. Он не звонил.
«Не позвонил ни разу, даже чтобы спросить, жива я еще или нет…» Татьяна кусала губы, лежа на разобранной постели. Был ясный день, но ей и в голову не приходило встать, умыться, привести себя в порядок. Она даже не смотрела на часы. «Нет, это бесчеловечно! Что я ему сделала, за что меня так ненавидеть! Я не узнаю его… Эта дрянь заморочила ему голову, держит его на расстоянии от меня, чтобы он не передумал. Ну конечно, первые дни – самые опасные, он еще тоскует, наверное…» И тут же яростно возражала сама себе: «Если бы тосковал – вернулся бы! Нет, он не вернется… Эгоист! Зверь! Тряпка!»