Страх перед страхом
Шрифт:
– А потом оказалось серьезно? Она беременна?
– Нет… Нет, – повторил он уже тверже. – Не в этом дело. Просто я… Я не могу даже объяснить… Мне тяжело было оставаться с тобой.
– После смерти Иры? – Она повысила голос. – Я напоминала тебе о прошлом, да? Но, Алеша…
Тот перебил ее, заявив, что и сам окончательно не разобрался в своих чувствах. Что она в чем-то права – пока не исчезла дочь, он даже не думал уходить к Кате, да и та никогда на этом не настаивала. Нельзя даже сказать, чтобы эти встречи с ней были единственной отдушиной для него…
– Я благодарен тебе, – сказал он очень
Татьяна плакала, молча глотая слезы. Она отвернулась к стене, чтобы никто не видел ее дрожащих губ и намокших, распухших от туши ресниц.
– Но когда исчезла Ирка, дома стало так пусто, – продолжал он, размеренно и безжалостно, вряд ли сознавая, какую причиняет боль. – И я впервые подумал, а что я тут делаю? Понимаешь, пришла эта мысль – что я тут делаю? А потом задумался вообще о многом. Почему я тут? Зачем? Кому я нужен?
– Мне нужен, – сдавленно откликнулась она.
– Я не заметил. – После паузы Алексей договорил: – Я не думал, что на Ирке так много держится. Что она нас связывает. А больше… Больше, пожалуй, ничего… Ты меня почти не замечала. Только понукала – иди туда, сделай это, собери свои вещи, иди ешь…
– Она тебя не понукает?
– Нет. С ней, понимаешь… – Он запнулся, застенчиво, почти как мальчишка. – С ней я чувствую себя человеком.
– А со мной? – запальчиво переспросила она.
– С тобой – никем, – последовал неожиданный ответ.
Татьяна задохнулась. Она даже не смогла ему ничего ответить. Алексей почувствовал, что перегнул палку, и стал прощаться. Он обещал позвонить – в самое ближайшее время. Хотя у него сейчас столько работы…
Она повесила трубку.
Ключи нашлись не на холодильнике, а на подоконнике кухонного окна. Она взяла их и осмотрела. Да, те самые, разумеется. Только на этой связке из всех трех не было вообще никакого брелока.
Она присела к столу и задумалась, поигрывая зажатыми в руке ключами. Она не слишком верила Алексею, что его новая подружка – женщина порядочная. Почему она должна этому верить? Она ведь с нею не знакома. Но теперь ей и самой казалось, что Алексей не мог ее обокрасть. Единственным, что он мог унести из квартиры, были его собственные вещи. И муж имел бы на это полное право. Но он не сделал этого – не имел возможности сделать. У него просто не было ключей. А кроме того, забрать, в преддверии лета, свою зимнюю шапку… Это же просто нелепо! Причем он оставил свою дубленку. Или ее оставили те, кто ее обокрал, – не позарились… Вещь была изрядно поношенная, засаленная на локтях. Татьяна все собиралась отнести ее в чистку, но никак не могла выкроить время. Предполагалось, что мужу будет куплена новая зимняя куртка, более соответствующая его служебному положению. С меховым воротником, хорошей фирмы… Однако теперь это была не ее забота.
Она мимоходом подумала, что всю жизнь ее раздражало, что приходится брать на себя заботу о супруге. От стирки его вещей до содержимого его карманов – он спокойно мог забыть дома кошелек, права, не говоря уже о каких-то мелочах. Она так привыкла опекать его в каждом движении, каждом поступке, что уже воспринимала это как нечто естественное, хотя и не переставала раздражаться по этому поводу.
А теперь… Теперь не приходилось
«Мне нужен кто-то, – подумала она, в отчаянии пряча лицо в ладонях. – Все равно кто – человек, собака, кошка… Я не могу быть одна. О боже, я думала, что устала от всех, а я не могу быть одна! Человек не должен быть совсем один. Я хочу, чтобы во мне кто-то нуждался…»
Но некого было позвать на помощь, некому было позвонить. Семья когда-то съела все ее свободное время, она растеряла друзей и подруг. И теперь их не было. Никого. Некому было излить душу. Остались только люди, сочувствие которых было ей совсем не нужно. Потому что они, в сущности, были чужими…
Она встала и походкой сомнамбулы прошла в комнату дочери. Если бы хоть остались постеры на стенах! Но не осталось ничего. Пятна клея на обоях, запыленная занавеска на окне, заправленная постель. Женщина упала на стул возле письменного стола. Да, из этого ящика пропали деньги. Их взял не Алексей – что уж яснее… Он не мог их взять. Он бы никогда не посмел. Он не такой. Тогда… кто?
Она снова выдвинула ящики, один за другим, как будто деньги неожиданно могли обнаружиться там – среди старых тетрадок, забытых мелочей, фантиков от жвачки. Денег, разумеется, не было.
Она взяла в руки тетрадку по литературе. Одиннадцатый – последний класс. Она вспомнила Иру такой, какой та была в то время. Иногда – строптивая, иногда – покладистая, просто золотая… Со своими экстравагантными увлечениями, детскими тайнами, наивными влюбленностями в певцов и актеров… А что, в сущности, на самом деле представляла из себя ее дочь?
Татьяна подумала, что не знала этого. У дочери была подруга, которая в то время уже успела испытать на себе, каково забеременеть от человека, который не собирается на тебе жениться и спокойно может ударить твоего отца… Знала об этом Ира или нет? В ту ночь, когда Женька пришла к ним ночевать, девчонки долго шептались. Нет, Ира, конечно, знала. И молчала, как убитая. Единственное, что она изволила сообщить, так это то, что у подружки очень строгие, деспотичные родители. В ее понимании – это был деспотизм?
Татьяна открыла тетрадь и пробежала глазами по строчкам сочинения на тему: «Человек, на которого я хочу быть похожим». Что ж, тема сама по себе неплохая. Молоденькая учительница, верно, сама еще не решила для себя этот вопрос. Так вот, ее милая маленькая дочка ни на кого не желала походить. Все казались ей лжецами и посредственностями. С одной стороны, это было интересно. Значит, рядом с нею жил уже вполне сформировавшийся человек, который презирал идеалы и стереотипы. А с другой…
В этом возрасте все хотят быть похожими на кого-то. А она не желала. Откуда это разочарование, почти цинизм? Откуда отрицание всяких идеалов? Почему она содрала все постеры со стен, уничтожая следы своих бывших кумиров? Была ли она уже тогда, в школе, знакома с Петром? Или со слов Жени знала, насколько обманчивым может быть идеал?