Страх высоты. Через лабиринт. Три дня в Дагезане. Остановка
Шрифт:
— Вы, конечно, говорите о заранее продуманном преступлении? Но может быть вспышка, неожиданная вспышка гнева, ненависти, презрения наконец… Разве вы никогда не сочувствовали преступнику?
Мазин помедлил с ответом.
— Я, кажется, задала нетактичный вопрос? Простите, но дома я опять забыла, что спрашивать должны вы, а не я.
— Мне не хотелось бы спрашивать.
Инна улыбнулась:
— Рассчитываете на добровольное признание?
Мазин ответил серьезно:
— Да.
Она спросила
— А если я не виновата?
— Тем более.
Мазин потрогал древко ассегая.
— Думаете, человека можно убить только такой штукой?
— Вы все-таки считаете, что Антон убит?
— Я только хочу узнать: стоило ли его убивать.
Инна доставала из буфета чашки.
— Узнать у меня?
— И у вас.
— Приговоры выносит суд. А я не могу решать, стоит ли убивать человека.
— Суду это тоже не всегда просто. Но наше положение легче. Тихомирова нет в живых, и, вынося ему приговор, мы можем не опасаться, что его придется приводить в исполнение.
— Нам грозит другое.
— Что именно?
— Может оказаться, что мы его уже привели.
Мазин очень внимательно посмотрел на Инну:
— Вы умная женщина.
— Благодарю вас.
— Это необычное дело, Инна Константиновна. Оно шире статьи закона. Поэтому я и занимаюсь им не так, как полагается.
— А не превышаете ли вы свои полномочия?
— Возможно. За это я отвечу перед начальством.
— Вы признаете ответственность только перед начальством?
Мазин развел руками.
— А перед нами? Не слишком ли много вы себе позволяете, касаясь того, что для вас предмет любопытства, а для других еще кровоточит?
— Я не хочу никому делать больно, и не считайте меня, пожалуйста, человеком, которому доставляет удовольствие подсматривать в замочные скважины. Может быть, мои приемы и напоминают неудачные психологические эксперименты, но они вызваны не любовью к острым ощущениям. Я все-таки следователь, а в обстоятельствах смерти Тихомирова есть моменты, которые нельзя оставить невыясненными.
— Например?
— Например, то, что "Волга" Рождественского стояла ночью у дома, где погиб Тихомиров.
Инна звякнула чашками.
— Он не убивал Антона.
— Да, у него есть алиби…
— Вечный удачник!
— …Но его машиной мог воспользоваться и другой человек.
— Вы хотите узнать, кто он? Или уже знаете?
— Я хочу узнать, стоило ли убивать Тихомирова, — повторил Мазин.
— Разве тех, кого стоит убить, можно убивать?
— Вы обещали мне кофе.
— Если вы не раздумали.
— Нет. Нам предстоит поговорить кое о чем.
— Хорошо. Тогда подождите немного. Можете посмотреть семейный альбом. Так раньше девушки развлекали молодых людей в приличных домах. Альбом на столе.
Инна вышла на кухню, а Мазин, поднявшись с дивана, глянул в окно. Начал накрапывать дождь, мелкими каплями зарябивший асфальт.
Он еще стоял у окна, когда она вернулась.
— Не захотели смотреть карточки? — спросила Инна, ставя подносик с кофе.
— Нет, я думал.
— О чем?
— Я пытался представить себе, о чем думаете вы здесь, в этой комнате, когда остаетесь одна.
— Я могу сказать. О том же, о чем думают все. О работе, о неприятностях, о новом платье, о болезни тети Даши, о том, что нужно купить в магазине.
— И о том, что жизнь несправедлива?
Она усмехнулась:
— Вы опытный следователь. Но вы ошиблись. Из-за самоуверенности. Вы ведь невысоко цените интеллект преступников. А зря. Я не считаю, что жизнь несправедлива ко мне. Так мне казалось, но это прошло. Теперь я думаю только о том, о чем сказала.
— О работе, о неприятностях…
— И так далее.
— Но разве смерть Тихомирова обычная неприятность.
— Поймали. Да, это не просто неприятность. Для меня. Но об этом долго рассказывать.
— Я не буду вас торопить.
— Вы вызываете во мне доверие.
— Разве это плохо?
— Это будет мне мешать.
— Боитесь, что скажете больше правды, чем хотелось бы?
— Наоборот. Буду искать сочувствия и не смогу передать просто фактов. Тех фактов, которые вам нужны.
— Я знаю достаточно фактов, но не все могу правильно оценить. Может быть, вы поможете мне.
— Что же вам известно?
Мазин шагнул к ней:
— Хотите откровенности? Хорошо. Вот факты! Вы любили Антона Тихомирова, ради него оставили Рождественского. Но он предал вас. Не только вашу любовь, но и ваше имя, вашего отца. Ой украл его труд. И вам хотелось убить Тихомирова. Но вы не убили его. Вот факты.
Инна смотрела на блестящий кофейник.
— Я не думала, что вы знаете так много. И все-таки вы не знаете почти ничего. Все это совсем не так, кроме одного. Кроме того, что я любила Антона. Остальное — неправда, — сказала она тихо, но убежденно.
Мазин присел рядом.
— Только не нужно никого спасать, ладно? — сказал он и положил руку на ее узкую ладонь.
— Неужели я вызываю жалость? А отец хотел видеть меня сильной.
— Я не жалею вас. Это другое.
Она справилась с собой.
— Может быть, вы влюбились в меня? — спросила Инна и усмехнулась.
Мазин убрал руку.
— Простите. Я не хотела смеяться над вами. Я вижу, что нужно все рассказать. Я не могу сделать это последовательно, логично, как провожу экскурсии. Вам придется что-то додумывать самому. Может быть, вы поймете то, чего не понимаю я. Не знаю. Но я никогда не думала, что так случится.