Страх. Сборник
Шрифт:
И, что интересно, это им удавалось. Не та обстановка стала в МУРе, не та. Но все равно, ребята в угрозыске работали славные, и такие, как Сажин и Муравьев со всеми их подлыми примочками, никогда не сделают из лихих оперов-сыщиков эмгэбэшников.
Никитин спустился вниз и увидел серую «победу», стоящую у порога.
– Я Никитин, – наклонился он к опущенному боковому стеклу.
– Садитесь, товарищ майор, – распахнул дверцу шофер.
Никитин удобно устроился на переднем сиденье.
– Приказано доставить вас к бюро пропусков.
Машина выскочила на Пушкинскую, постояла, пережидая троллейбус, и, лихо повернув, пошла к Лубянке. Через несколько минут Никитин вошел в бюро пропусков.
У окошечка его ждал капитан госбезопасности.
– Вы Никитин?
– Я.
– Давайте ваше удостоверение, товарищ майор. Оружие есть?
– Конечно.
– Придется сдать.
Никитин приподнял полу кителя, отстегнул ремешок оперативной кобуры, достал ТТ.
– Куда?
Окошко распахнулось, младший лейтенант взял удостоверение и пистолет и через несколько минут протянул пропуск и металлический жетон.
– Не забудьте отметить, товарищ майор, и не потеряйте жетон.
– Постараюсь, – усмехнулся Никитин.
На проходной – опять младший лейтенант и два сержанта с пистолетами.
Проверили пропуск и пропустили.
Никитин впервые был в здании московского УМГБ. Ничего особенного. Как и у них в МУРе. Темные коридоры, народ суетится. По широкой лестнице они поднялись на второй этаж.
– Сюда. – Капитан толкнул дверь.
Обычная приемная. Только вместо привычной секретарши – лейтенант в форме. Как во время войны в МУРе.
– Майор Никитин, – сказал капитан.
– Минутку. – Лейтенант вскочил, скрылся за дверью.
Появился он сразу же.
– Товарищ полковник ждет.
Кабинет у Свиридова был небольшой. Портреты Ленина, Сталина, Дзержинского на стене. Телефоны. Стол для совещаний.
Свиридов поднялся навстречу. Крепко пожал руку. Был он в хорошем штатском костюме, в красивом галстуке.
– Давай, Никитин, садись. Сейчас чай пить будем. Наслышан я о ваших делах. Молодцы. Лихо вы банду Матроса повязали. Одним ударом три крупных преступления раскрыли. Ну а что для процента заныкали?
– Да так, Алексей Григорьевич, по мелочи.
– Жуки вы с Даниловым известные.
– А что делать, последний квартал на носу, отчитываться надо.
– Руководство управления и министерства о ваших подвигах знает. Ты мне рапорт Данилова привез?
– Так точно. – Никитин достал из кармана кителя бумагу.
Свиридов взял ее, усмехнулся:
– Не быть тебе, Никитин, чиновником. Ну кто так поступает с бумагами в инстанцию? Но ничего, главное – суть. Ну а твой рапорт?
– Так я думал…
– А ты не думай. Садись и пиши.
Никитин писал рапорт, проклиная тот день, когда согласился ехать в Москву. Уж больно не любил он всяческих бумаг.
Появился лейтенант, принес хрустальные стаканы в тяжелых мельхиоровых подстаканниках, над которыми клубился парок, тарелку с бутербродами и сушки.
Никитин дописал последние строчки, протянул бумагу Свиридову.
Тот прочитал ее и положил на стол.
– Что же не написал, что Банин был агентом Кожанова?
– А я этого не знал.
– Почему не объединил склад оружия через агента с начальником райМГБ? Почему не намекнул на возможность теракта?
– Я этого не знаю, товарищ полковник, – резко ответил Никитин.
– Ну а если я тебе прикажу это дописать? – прищурился хитро Свиридов.
– Я этого писать не буду.
– Почему?
– Потому что это туфта.
– Вот и Данилов об этом не пишет. А Кожанов его да и тебя тоже не пожалел, он в своей бумаге целый роман про вас написал.
– Это его дело, – спокойно ответил Никитин.
– Чистоплюи вы, – Свиридов прихлебнул чая, – если бы два года назад Данилов написал о художествах Муравьева в Польше, не вы бы сидели в райцентре, а он.
– Не приучены мы к этому, Алексей Григорьевич. – Никитин достал папиросу и вопросительно посмотрел на Свиридова.
– Кури, чего там. Значит, не приучены. Это ты правильно сказал. За это я вас с Даниловым и ценю. Отличные вы ребята. Жить-то как собираетесь: жалованье в райцентре вполовину против московского.
– Ничего, у нас дома огород. Будем помидоры да картошку растить.
– Жаль мне Данилова. Очень жаль. Человек прекрасный и опер от Бога.
Не сказал Свиридов о том, как утром сегодня бегал по инстанциям, доказывал, что надо снять с Данилова партвзыскание и перевести на работу в Москву. А час назад ему позвонил генерал Гоглидзе и, матерно обругав, приказал сидеть тихо и не бегать к руководству с глупыми предложениями.
И, глядя на Никитина, с аппетитом жующего бутерброд с сыром, Свиридов думал о том, что трудно придется этому парню в жизни. Тяжелые времена наступают, ох тяжелые.
Никитин, пьющий чай, не знал и не мог знать о той борьбе, которая началась в высших кремлевских сферах. Не знал он, что здоровье Сталина начало сильно пошаливать. Но, правда, об этом никто не знал, кроме вездесущего генерала Власика и, значит, Берии, который в свою очередь информировал Маленкова.
Берия, официально не занимающийся вопросами госбезопасности после ареста Абакумова, фактически снова через своих подручных – братьев Кобуловых, Цинаву, Гоглидзе, Мешека, Деканозова – руководил политическим сыском.