Страна багровых туч. Глиняный бог
Шрифт:
Быков передал Ермакову управление, дал несколько полезных советов, забрался на тюки и приготовился соснуть на ближайшие полтора—два часа, оставшиеся, по словам Ермакова, до Голконды. Но заснуть не удалось.
Богдан Спицын вдруг поднял руку, призывая к молчанию.
Юрковский обрадованно спросил:
— Что? Есть связь?
— Нет… Но… Погодите минутку.
Он принялся торопливо вертеть рубчатые барабанчики верньеров, затем замер, прислушиваясь.
— Пеленги.
— Чьи? “Хиуса”?
— Нет. Слушайте.
Дауге и Юрковский перегнулись через его плечи. Ермаков
— Оказывается, кто-то уже здесь есть?
— Выходит, так.
— Справа по курсу… Интересно! — Ермаков обернулся к Быкову. Алексей Петрович, возьмите управление на минуту.
— Слушаюсь…
Ермаков пристроился рядом со Спицыным и принял от него наушники. Лицо его было встревоженно.
— Три точки тире точка. Кто бы это?
Он снял наушники и поднялся.
— За последние десять лет в район Голконды были направлены шесть экспедиций и по крайней мере дюжина всевозможных беспилотных устройств.
— Так, может быть… — глаза Дауге расширились, — может быть, там люди? Потерпели аварию и просят о помощи?
— Сомнительно, — покачал головой Юрковский. — Вы как думаете, Анатолий Борисович?
— Кривицкий на Марсе продержался в своей ракете три месяца. Но он нашел воду…
— Да, воду…
— Так что, скорее всего, это автоматический пеленгатор.
Быков, нетерпеливо ерзавший на своем сиденье, вмешался:
— Ну, будем поворачивать?
— Давайте…
Ермаков думал. Впервые Быков видел, что командир колеблется. Но причины для таких колебаний были достаточно веские, и это знали все.
— Вода, — произнес Ермаков.
— Вода, — как эхо повторил Юрковский.
— Возможно, это все же недалеко? — просительно сказал Дауге.
Ермаков решился:
— Хорошо! В пределах двух часов езды — согласен. Алексей Петрович, поворачивайте. Берите по гирокомпасу, — он снова наклонился над рацией, — шестьдесят градусов примерно. Вот так. И выжмите из двигателя все.
“Мальчик” резво бежал наперерез струям пыли, летящим с севера. Ветер бил в левый борт, и порой удары его достигали такой силы, что Быков “шестым чувством” водителя ощущал неустойчивость машины. Тогда он слегка менял курс, стараясь подставить ударам плотной волны газа с песком лобовую броню, или вытягивал правый опорный шест. Богдан с наушниками сидел за рацией и вполголоса корректировал направление. В зеркале качалось бледное лицо Дауге с закушенной губой. Летели минуты, летели багровые тучи… Раз Юрковский нагнулся и что-то неразборчиво крикнул, указывая вперед. Быков успел заметить сквозь пыль странную стекловидную проплешину в несколько десятков метров в диаметре, посредине которой зияла огромная дыра с рваными краями, затем гусеницы коротко прогрохотали по твердому. Он вопросительно оглянулся на Дауге, но тот, видимо, ничего не заметил и ответил ему недоумевающим взглядом. “Мало ли загадок на Венере, — подумал Быков. — Вперед, вперед!” Дрожащая стрелка спидометра качалась между 100 и 120. Таинственный красно-черный мир пролетал справа и слева, скользил под гусеницы. От мелькания кровавых и угольных пятен рябило в глазах.
— Скорее, Алексей, скорее! —
Быков зажмурился и потряс головой. И в этот момент Юрковский крикнул:
— Берите влево, влево! Вот он!
— Планетолет! — одним дыханием прошептал Дауге.
Да, это был планетолет, и даже неискушенному в межпланетных делах Быкову с одного взгляда стало ясно, какая катастрофа постигла этот огромный металлический конус. Видимо, его с невероятной силой швырнуло боком о вершину плоского базальтового холма, и он так и остался там, среди циклопических глыб вывороченного камня. Широкие лопасти стабилизаторов были смяты и изорваны, как куски жести, а вдоль всей кормовой части проходила извилистая трещина, забитая черным песком. Внизу, у самой земли, виднелось круглое отверстие — настежь распахнутый люк.
— Да, пеленги автоматические… — глухо сказал Юрковский.
Быков оглянулся на товарищей. Дауге прикусил губу. Красивое лицо Юрковского неподвижно застыло. Спицын покачивал головой, словно человек, увидевший то, что ожидал увидеть. Ермаков, потирая ладонью подбородок, хмуро глядел в смотровой люк.
— Подъезжайте ближе, Алексей Петрович, — проговорил он, — нужно осмотреть…
Когда “Мальчик”, перебравшись через груды щебня, остановился под открытым люком планетолета, все стали торопливо застегивать шлемы, готовясь к выходу. Но Ермаков остановил их:
— Незачем ходить всем. Со мной пойдут Быков и Спицын.
В кромешной тьме, подсвечивая себе фонариками, они на четвереньках проползли по перевернутому коридорному отсеку к перекошенной стальной дверце. Быков слышал, как скрипит силикет под коленями и часто стучит кровь в висках.
— Ч-черт… — задыхаясь, бросил Ермаков. — Сил не хватает. Попробуйте вы, Алексей Петрович.
Быков уперся в дверь, нажал. С пронзительным скрежетом она подалась, образовался узкий проход.
— Входите, товарищи…
Они оказались в пустом кубическом помещении — очевидно, в кессоне. В лучах фонариков блеснули обломки разбитых приборов. Ермаков нагнулся, поднял чешуйчатый металлический костюм, внимательно осмотрел.
— Кислородные баллоны пусты, — пробормотал он, — все ясно.
— Глядите! — сдавленным голосом вскрикнул Спицын.
Быков оглянулся и попятился. Что-то загремело под ногами. Позади виднелась узкая полоска света.
— Вход, — сказал Ермаков. — Пошли.
Они миновали освещенную кают-компанию, осторожно перешагивая через обломки мебели и обугленное тряпье, покрытое бурыми пятнами — вероятно, когда-то это были простыни, — и протиснулись в рубку.
— Здесь…
На стене, бывшей в свое время потолком, горело матовое полушарие лампы. Треснувшая поперек панель управления была сдвинута с места, из-под нее торчали обгорелые провода. Но радиопередатчик работал, дрожали зеленые и синие огоньки за круглыми разбитыми стеклами. И перед ним, уронив косматую, обмотанную серыми бинтами голову, сидел мертвый человек.
— Здравствуй, пандит Бидхан Бондепадхай, отважный калькуттец, — тихо сказал Ермаков и выпрямился, положив руку на спинку кресла. — Вот где довелось тебя встретить… Ты умер на посту, как настоящий Человек…