Страна грез
Шрифт:
Где сидела она сама, дожидаясь автобуса.
У Нины нехорошо засосало под ложечкой, когда она поглядела сама на себя из другого тела.
Нет, подумала она, ну не до такой же степени!
Она ведь даже не спала, как же мог этот сон присниться ей?
Если только она не заснула там, на скамейке.
Может быть, если она поднесет кошачье тело к своему собственному, вскочит к нему на колени, это соприкосновение разрушит колдовство, которому она подверглась?
Ведь это же наверняка колдовство!
Эшли, ее порча.
Нина тронулась
Растерянность и испуг вырвали из ее груди жалобное мяуканье.
Нет, все, с нее хватит. Как только Эшли попадется ей на глаза…
В затылке загудело – нервы кошачьего тела, в которое она сейчас была заключена, о чем-то предупреждали, хотя Нина и не понимала, о чем. Она медленно, осторожно обернулась, аккуратно переступая кошачьими лапами, и увидела в конце улочки расплывчатую фигуру. Та была в слишком густой тени, чтобы различить ее получше – слишком размытая даже для хорошего кошачьего зрения.
В воздухе вдруг запахло снегом. И зимним морозом. Холод заструился по каменным оградам и по мостовой – холод, истекающий от этой тени, возле которой было холоднее всего.
Тень что-то говорила, но Нина не могла понять, что. Она лишь слышала ее голос – тяжелый и низкий, словно гул ломающегося толстого льда на реке.
«Что тебе надо?» – хотела спросить Нина, потому что знала: тень чего-то хочет от нее, но из кошачьего горла вырвался лишь странный писк и хрип.
Тень сделала шаг вперед.
Нина почувствовала, как стало холоднее. Ей показалось, что в воздухе кружатся снежинки. Она услышала тихий звон – словно бусины на занавеси, сплетенной мамой, шелестят друг о друга, но еще тише.
Тут ужас охватил кошачий дух и снова овладел всем телом. Оно развернулось, прыгнуло и помчалось с такой головокружительной скоростью, что Нине стало бы дурно – если бы она была в своем облике. Если бы она не была всего лишь бестелесным духом, всаженным в голову уличной кошки.
– ВЫПУСТИ МЕНЯ ОТСЮДА! – прокричала она беззвучно.
Тень в конце улочки позвала ее, слов все еще нельзя было разобрать. У Нины заломило в висках – от холода, от незнакомых кошачьих движений, от голоса тени, который был теперь пронзительным, словно звук бьющегося стекла. Кошка ринулась по Грэссо-стрит, бросаясь под ноги прохожим. Нина почувствовала: то, что связывало ее с кошкой, что бы это ни было, – подается, отпускает ее. Это было похоже на падение в бездну, ее захватило и кружило удушающим вихрем, пока…
Нина широко открыла глаза и увидела вплотную лицо Дэнни Конника, а его руку – на своем плече. Он тряс ее.
– Что…?
– Поехали, наркоманка, – сказал он. – Автобус пришел.
Нина приподнялась на скамейке, все еще неуверенная в движениях. Автобус нависал над Дэнни, как Левиафан. Уличный шум отдавался в ее ушах неприятным звоном.
Резкая боль сидела где-то за глазами.
– Автобус?.. – повторила она.
– Ты что, торчишь, Карабальо? – спросил Дэнни.
– Нет, я…
Неужели все это только привиделось ей? И она просто в самом деле заснула тут на скамейке, как какая-нибудь побродяжка?
Нина бросила взгляд на конец улочки. Не веет ли все еще оттуда холодом?
Что это там, в глубине, в тени – глаза, которые все еще смотрят на нее, или просто утренние солнечные зайчики скачут по детским рисункам?
Водитель посигналил.
– Эй, ребята, ну что, едем, или что? – крикнул он.
Дэнни поднял Нину на ноги и подтолкнул к ступенькам автобуса. Он показал свой билет, покопался в кармане у Нины, пока не нашел там ее билет, потом провел ее к сиденью в конце салона. Нина замечала смутно, что все в автобусе смотрят на нее, но была еще слишком не в себе, чтобы побеспокоиться из-за этого нежеланного внимания к себе.
– Ты, что, не знаешь, что бывает от наркоты? – зашептал Дэнни ей в ухо, когда они сели. – Посмотри, на что ты похожа – а еще ведь и девяти нет! Я всегда думал, что ты не такая, Нина.
– Я… Я не на наркотиках, – ответила Нина.
– Тогда что же с тобой творится?
Нина пожала плечами.
Если я скажу, ты не поверишь, подумала она. И вдруг она осознала, что сидит на одном сиденьи с ним, и что ей придется сидеть здесь теперь до самой школы.
Замечательно! Оставалось только надеяться, что никто из ее знакомых ее не видит.
Если хоть словечко разнесется об этом, она погибла.
– Да, пришлось мне поволноваться… – сказал Дэнни.
Нина повернулась к нему и посмотрела на него – по-настоящему посмотрела. И вдруг ей стало ужасно неудобно. Он, конечно, шизик, но вот, он, после того, как она день за днем гоняла и презирала его, сколько себя помнит, он помогает ей.
Старается понравиться. Быть хорошим. А она может только думать о том, как неприятно будет, если кто-нибудь увидит ее с ним.
Да, вот она, твоя благодарность, Нина, сказала она себе.
– Наверно, я все еще не оправилась от вчерашнего гриппа, – сказала Нина вслух.
– Может быть, тебе лучше остаться еще на день дома?
– Господи, ты говоришь, как моя мама.
– Вот спасибо!
Нина не могла удержаться от смеха, при виде рожи, которую скорчил Дэнни.
Нина встретила Джуди в женском умывальнике возле ротонды, от которой, словно спицы от втулки колеса, расходились остальные здания Реддингской Высшей школы. В воздухе плотно висели сигаретный дым и девчачья болтовня – девчонки урывали последние свободные минутки перед началом урока. Джуди прорвалась к зеркалу и переодевалась в то, в чем родители не выпустили бы ее из дома. Она улыбнулась Нине, когда та вошла. Джуди уже сняла приличные блузку и юбку, которые купила ей мать, и надела выцветшие джинсы и цветастую куртку.