Страна Изобилия
Шрифт:
— Неверно.
— О, хуже того. Это будет ерунда, это будет бред; совсем как заявление Собчака о том, что истинное человеческое поведение состоит в том, чтобы жить так, как никто еще не пробовал.
— Когда надоест, вылейте ему из стакана на голову, — предложила она Собчаку.
— Думаете, меня не подмывает? — грустно ответил Собчак.
Она отошла.
Леонид Витальевич подошел к ней, чтобы дать ей рюмку, как раз в тот момент, когда к нему подошел Шайдуллин.
— Все, обратного хода нет, — сказал Шайдуллин. —
— У вас экземпляр при себе? — спросил Леонид Витальевич.
Нет. Придется подождать, пока появится в печати. Но вкратце так: немного урежут вискозу и сахар, увеличение на 25 % по животному маслу, на 30 % по мясу.
— А на розничной цене это насколько скажется?
— 10 % на масло, на мясо практически все 100 %.
Они улыбнулись друг другу.
— Не поняла, — сказала она.
Вам и не надо понимать, читалось на лице Шайдуллина. Однако хозяин был явно человеком мягким и рефлекторно откликался на заявления о невежестве.
— Цены на мясо поднимут, — мягко сказал он.
— И вы… этим довольны? Вы хотите, чтобы люди больше платили?
— Ну да — в данном случае, да.
— Довольно черствое отношение.
У локтя Шайдуллина появился Валентин, словно вызванный из пустоты с помощью обмена секретной информацией.
— Я вам вот что скажу, — резко начал Шайдуллин. — Давайте лучше Валентин вам все это объяснит.
Он отмахнулся от них рукой с ухоженными пальцами.
У парня был раздраженный вид. Задача произвести на нее впечатление в его списке явно резко упала в приоритете, как только появилась возможность оказаться причастным к чему- то важному. Но от задания он, конечно, отказаться не мог. Он провел ее через дом к ступенькам крыльца, где кто-то бренчал на гитаре при свете звезд. Уходя, она обернулась: Шайдуллин с Канторовичем чокались с видом людей, серьезно приветствующих успех.
— А где Костя? — спросила она.
— Не знаю. Я его не видел. Вам не кажется, — сказал он, когда они сели, — что вы грубовато себя вели — там, с ними? Мнением этих людей следует дорожить. Нельзя же ходить повсюду и говорить, что в голову придет.
Она раскрыла рот и снова закрыла.
— Просто не поняла, чему тут радоваться.
— Это потому, что вы не размышляете в кибернетических терминах. В терминах всей системы в целом.
— Нет, я размышляю в терминах 70 миллионов семей, которые завтра утром проснутся и поймут, что говядина им больше не по карману.
— Да, но тут же не напрямую потеря чего-то такого, что у них уже есть, правда? Как по-вашему, сколько из этих семей на самом деле могли достать говядину, которую якобы можно было купить — сегодня или даже на той неделе — по старой цене? Она уже много лет дефицит, если принять во внимание спрос на нее, а между степенью нехватки и уровнем цен существует соотношение. Народное хозяйство — одна из самых сложных кибернетических систем, какие когда-либо существовали, понимаете, и там действует огромное количество разнообразных механизмов обратной связи, от автоматических циклов низшего уровня до самой верхушки планировочной системы, до метамеханизмов политического контроля. Что вы улыбаетесь?
— Ни разу не встречала секретаря парткома, который хотел бы, чтобы его называли метамеханизмом.
— Ну вот, теперь встретили.
— А вы что, разве?
Эх, Валентин.
— На весьма невысоком уровне. Я заместитель секретаря комсомольской организации в нашем институте. Почему бы и нет — мы подчиняемся Академии, так что власть райкома на нас не распространяется, а чем больше ученых возглавляют комитеты комсомола в институтах, тем больше у нас, по сути, самоуправления. Такая вот метамеханика. Так что, рассказывать вам про говядину?
— Валяйте.
— Так вот, дело в том, что до настоящего времени закупочный цены, которую государство платит колхозам за мясо, не хватало, чтобы покрыть расходы на его производство. На каждой корове они теряли деньги. Произвести 100 килограммов пригодного для употребления мяса стоит 88 рублей, а государство им за это платило 59 рублей 10 копеек. Поэтому курс на увеличение производства мяса ни к чему не привел. У колхозов не было никакого стимула этим заниматься. Но если розничная цена на говядину поднимется но 30 %, а та часть, которая идет фасовщикам и оптовикам, останется прежней, тогда государство сможет платить колхозникам 90 рублей за 100 килограммов. И они тут же, прямо с завтрашнего дня, начнут получать прибыль, доходы у них поднимутся. А это хорошо, ведь колхозники — самая бедная часть населения в Советском Союзе.
— Ну да, но ведь это для них хорошо, а для всех остальных плохо.
— Нет, для потребителя тоже будут преимущества. В магазинах появится гораздо больше говядины. Да, знаю, знаю, людям не на что будет ее покупать, — но я же говорю, в каком-то смысле это ведь не так уж и плохо. Между можешь себе позволить то, что нельзя достать, и не можешь себе позволить то, что можно достать, разница если рассуждать логически, небольшая. Правда?
Слова человека, который не ходит за покупками, подумала она.
— По крайней мере, так уровень производства говядины вырастет, а это важный первый шаг, если мы хотим добиться, чтобы говядина была дешевой и при этом лежала в магазинах. Будь у нас оптимальное ценообразование, тогда, как только уровень производства мяса поднимется, стоимость единицы продукции упадет, а с ней автоматически и цена в магазинах.
— Но оптимального ценообразования у нас нет.
— Нет. Это просто еще одно административное новшество, введенное по старинке.