Шрифт:
Ты знаешь край лимонных рощ в цвету,
Где пурпур королька прильнул к листу,
Где негой Юга дышит небосклон,
Где дремлет мирт, где лавр заворожён?
Ты там бывал?
Туда, туда,
Возлюбленный, нам скрыться б навсегда .
Она утонула.
Глава 1.
Жил-был Серёга.
Жил он на самом краю Среднерусской возвышенности, в сорока километрах от областного города Лимонова, в деревне без названия. Страна, в которой
Конечно, если немножко подумать, то становится более-менее понятно, почему название родной страны было гражданам поперек души. Уж больно много всяких неприятных воспоминаний было у народа со словом "Россия" связано. Тут тебе и крепостное право, и большевики, и Первая Гражданская, и раскулачивание с расказачиванием, и тридцать седьмой вплоть до пятьдесят третьего, кукуруза, застой, "трезвость – норма жизни", инфляция, лихие девяностые, свинцовые нулевые, чрезвычайные десятые, и далее по кругу – опять большевики, Вторая Гражданская, санитарные кордоны, супер-пупер-гиперинфляция, и так оно рушилось, катилось и разваливалось, пока всем всё не осточертело окончательно. Потому и вышло в народе, что сказать "Россия" и не плюнуть при этом, стало невозможным.
Значит, век был на дворе двадцать первый, год – тридцатый, а лет Серёге было примерно шестнадцать. Точнее сказать затрудняемся. Потому, что был Серёга – ворованный. В смысле, родители его не родили, как положено, а украли. Лет, примерно, шестнадцать назад. У цыган.
С родителями этими тоже очень странно получилось. Отца у Серёги не имелось вовсе, зато было аж целых две матери. Одну мать звали простым русским именем Геологиня, а вторую – Биологиня. Это, понятно, не в паспорте было так записано, это они сами себя так называли, по профессии. Конечно, были у них и нормальные имена, а как же. Но они их первому встречному-поперечному не доверяли, держали в секрете, от сглазу, поэтому и нам имена эти остались неизвестными. Да оно и не важно, речь-то будет все больше о Серёге. Серёгу-то мы знаем.
Обе матери когда-то, в один и тот же год, закончили Воронежский университет, каждая свой факультет, но по специальности поработать у них не вышло – времена были тяжелые, голодные. Спастись можно было только личным хозяйством, и только на селе, а уж никак не в городе. Картошка, помидорчики, мамка-земля прокормит. Молодые наши красавицы-выпускницы сложили тогда вместе все свои невеликие накопления, поменяли их в Сберкассе на самые какие тогда были мелкие купюры, запихали всю эту бумажную кучу в полиэтиленовый пакет с портретом Малахова, и поехали в самую дальнюю деревню искать старуху подревнее да поглупее, но непременно чтобы была с собственным домишком и огородом. Нашли такую, и без долгих уговоров вывалили перед ней на стол "полмильёна" – продавай, бабка, свою хибару, да езжай к дочке в город. Расписаться тут, тут, и вот тут. Все уже наперед нотариально заверенное, и назад дороги не будет. Бабка поплакала, да подписала.
Домишко был снизу каменный, сверху деревянный, покосившийся, но прочный. Стоял сто лет и еще столько же простоит. Было при нем соток десять запущенного сада и еще сколько-то земли у косогора, под огород. Имелся так же сарай, садовый столик о трех ногах и пятнадцать метров забора. Что еще и надо для скромного девичьего счастья?
А почему же – девичьего? Тут надо сказать вот что: времена были тяжелые не только в продуктовом смысле. Гораздо хуже было в смысле моральном. Жить было погано всем, а нашим Геологине с Биологиней – в особенности. Потому, что принадлежали они к "группе риска". Две женщины, живут вместе, мужиков не держат – ну, вы понимаете. Не дети, небось. А тут еще приказом главного санитарного врача страны был повсеместно запрещен оральный секс. Как передающий инфекцию рыбьего гриппа. Проследить за выполнением приказа обязали губернаторов, те – милицию, а уж последние принялись решать проблему единственно понятным им способом – наручниками и дубинками. Вот девушки и не стали ждать, пока придут и за ними тоже. Сделали, так сказать, ноги. Ноги у них, кстати, были красивые, почти фотомодельные.
А перед тем они "прихватизировали" Серёгу.
Было это следующим образом. В городе Лимонове, тогдашнем еще Воронеже, имелся подземный переход у магазина "Детский Мир". Сейчас его, понятно, тоже заварили листовым железом, как и прочие, но в ту пору он еще работал по назначению. Ларьки там стояли вдоль стен, киоски всякие. Газетами торговали, мобильниками подержанными да ворованными, помадой губной самодельной. Удобно было. И улицу перейдешь, и купишь что-нибудь приятное. Шансон играл из киоска звукозаписи, нищие сидели, к прохожим свои картонки тянули. Всё чин-чинарём. Геологиня любила там подруге свидания назначать.
Однажды любимая её слегка задержалась, не пришла вовремя, заставила себя, так сказать, подольше пожелать. Иногда полезно, даже среди барышень. И пока Геологиня ждала и томилась, пристала к ней цыганка: ай, молодая-красивая, дай на суженого погадаю! Суженый-ряженый, на веточку посаженый, веточка засохнет, суженый присохнет. Дай красненькую на беленькую, всю судьбу скажу, на пальцах покажу! Да не нужно мне про суженого, – отнекивалась Геологиня, – отойдите, пожалуйста. Моя суженая сейчас вот-вот подойдет, а я с женщиной посторонней разговариваю, неудобно получится.
Но цыганка все не отстает, в платок у нее цыганеночек завернут, так она его Геологине чуть не в лицо сует – дай, девка, синенькую на молоко, я голодная, у меня грудь пустая, кормить нечем! Не веришь, так я тебе сейчас титьку покажу! И уже даже завязки на кофте распутывает. Перепугала Геологиню вконец, так что та скорее в кошелечек полезла за синенькой, да хоть и за красненькой, лишь бы эту титьку кошмарную не увидеть! Цыганка у нее деньги из рук выхватила, ребенка самым неприличным образом под мышку сунула, и ну обеими руками юбки задирать да подхватывать, чтобы деньги подальше припрятать – в чулок, если вообще не в трусы. И в этот момент обнажения, так сказать, сокровенного – раздается по тоннелю стук каблучков, из-за колонны выныривает долгожданная Биологиня, на бегу, словно американский футболист мячик, выхватывает у цыганки тряпичный сверток с цыганенком, и прямиком мчится к выходу, только ее и видели! Представили себе картину, да? Торнадо в прерии, а не женщина. Украли! – кричит цыганка, – дитё украли! Держи воровку! Да только кто ей, ведьме, из нормальных-то граждан поверит, правильно? Так, пара прохожих оглянулась, вот и весь рекламный эффект. Ой, – говорит тут Геологиня, вцепляясь цыганке в рукав, – подождите здесь, если украли, то я милицию позову! Милиция! Милиция! Скорее бегите сюда, тут такое творится! Ну, понятное дело, не проходит и секунды, как цыганки уже рядом с ней нет, метнулась ящерицей и пропала, только грязный сине-линялый платок оставила в пальцах на память.
Позднее, на все вопросы и недоумения Биологиня отвечала одно: мальчика надо было спасать. Вы же слышали, какая у цыган высокая детская смертность?! Нам это на третьем курсе на лекции по гигиене рассказывали. С нами ребенку будет, по всякому, лучше. Отмыть, накормить, воспитать.
Ну, что правда, то правда. Вышло неплохо. Детство у Серёги – так его назвали новые мамаши – было хорошим. Деревня, экологически чистая пища, воздух, речка. Материнской любви, опять же, в двойном размере. Любили его Геологиня с Биологиней как родного. Приходилось, однако, прятать сокровище от чужих глаз. А вдруг цыгане в округе ходят, ищут – а не имеется ли по соседству мальчонки приблудного, смуглого да кудрявого? Сведут Серёгу со двора, как лошадь какую! Поэтому – береглись. Зашумит где поблизости машина, или собака залает – Серёга пулей летит в сарай и прячется в сено. Конечно, только пока маленький был, лет до пяти-шести. Как подрос – оно попроще стало, за столько лет цыгане, наверняка, уж и перестали его искать.