Страна желанная
Шрифт:
Глебка тревожно вглядывался в густеющие сумерки, и нетерпение его возрастало с каждой минутой.
И вдруг он увидел кочегара, увидел и сперва не поверил собственным глазам. Всё было не так, как предполагалось и как о том договаривались на паровозе. Кочегар шёл не к Глебке, а мимо него, по дороге, ведущей от платформы к длинным баракам-казармам. Кочегар шёл не один. Он шёл под конвоем американских солдат, державших карабины наперевес. Рядом с ним в окружении солдат угрюмо шагал ещё один железнодорожник. Позади этой группы, шагах в двадцати от неё, неторопливо шли два иностранных офицера. Один из них был офицер с птичьим лицом, которого
Внезапно с удивительной отчётливостью Глебка увидел этого офицера с холодным, гладким, розовым лицом, стоящим возле ледяной горы в Архангельске, и тотчас услышал голос столяра Сутугина, объясняющего на бегу: «…то контрразведчик английский, палач, это нам в точности известно…»
Глебка не ошибался. Этот майор Иган. Рядом с ним шёл капитан Митчел, стараниями которого была организована облава на поезд, идущий из Архангельска на фронт. Облава, которая должна была обнаружить связи архангельского большевистского подполья с фронтом, оказалась почти бесплодной. Повальный обыск в вагонах среди солдат и поездной бригады не дал ожидаемых Митчелом результатов. Только у одного кондуктора нашли большевистскую прокламацию да на тендере паровоза под кучей угля обнаружили несколько брошюр Ленина. Кондуктора и паровозного кочегара арестовали и теперь вели в один из пристанционных бараков, превращённых в гауптвахту.
Глебка не мог ничего знать об этих событиях. Он только видел, что контрразведчик и его солдаты схватили и ведут куда-то кочегара — весёлого, заботливого, белозубого кочегара…
Ничего доброго ждать от контрразведчиков не приходилось. Это-то Глебка знал отлично. Его точно обухом по голове хватили, когда он увидел на дороге кочегара, идущего под конвоем камманов. Буян, глядя на проходящих по дороге, глухо заворчал, потом, подавшись вперёд, коротко залаял. Глебка схватил его за загривок и крепко прижал к себе.
Никто, кажется, собачьего лая не услышал или, услышав, не обратил на него внимания, никто, за исключением кочегара. Глебка увидел, как он замедлил шаг и повернул голову в его сторону. С минуту он глядел туда, где, притулясь между сугробом и разбитой теплушкой, сидел оторопевший Глебка. Потом он повернулся лицом к видневшемуся за станцией лесу и, подняв руку, махнул в его сторону.
Один из солдат сейчас же подскочил к нему и угрожающе поднял ружьё. Но кочегар даже не взглянул на него. Он вдруг круто остановился, весь вытянулся и, снова махнув рукой в сторону леса, закричал зычно и раскатисто:
— Уходи-и-и…
Дважды прокричал он своё зычное «уходи» и, видимо, хотел крикнуть в третий раз, но не успел. Американец с размаху ударил его прикладом карабина по голове. Кочегар зашатался и медленно опустился на снег.
Среди конвоиров произошла сумятица. Шедшие сзади офицеры прибавили шагу и подошли к группе. Один из офицеров что-то сказал солдатам. Две рыжие шубы, закинув карабины за плечи, стали поднимать кочегара и, подняв, потащили дальше, держа под руки. Третий солдат зло ударил дулом карабина по затылку другого арестованного, и все тронулись дальше. Скоро они завернули за угол большого барака и скрылись из виду. Глебка сидел на снегу, неподвижный и растерянный. Уже давно смеркалось, и вокруг потемнело, уже зажигались в далеком небе первые звёзды, а Глебка всё сидел, скрючившись за сугробом, не чувствуя ни холода, ни голода.
Вывел
Он плакал в первый раз за всю дорогу, и слезы его были жгучи и неутешны. Буян осушал эти слезы ласковым горячим языком и обслюнил всё лицо Глебки.
Наконец, Глебка перестал плакать. Он провёл по лицу рукавом ватника и, судорожно перехватив дыхание, поднял голову. Стало как будто легче, словно слезы смыли с его сердца всё самое тяжёлое и горькое. Над головой мигали неяркие ещё звёзды. Глебке вспомнилась зелёная утренняя звезда, навстречу которой нёс его, попыхивая дымком, чумазый паровоз. Теперь её не было. Не было и машиниста, который так уверенно вёл паровоз навстречу сияющему огоньку звезды. Не было и белозубого кочегара, который всегда знал, что и как надо делать.
Подумав о кочегаре, Глебка представил его себе так живо, как будто он стоял рядом с ним. Конечно, он с ним. И разве он не подал, как всегда, нужный совет, разве не сказал, что теперь делать?…
Он махнул рукой в сторону леса и закричал:
— Уходи-и-и…
Этот раскатистый зычный крик и сейчас стоит в Глебкиных ушах. И это и есть совет и приказ кочегара — последний совет и последний приказ…
Надо уходить, поскорей уходить в лес.
Глебка поднялся на ноги. Всё тело ныло от неудобного положения, в котором он долго находился. Плечи поламывало от холода. Лицо, влажноватое от слез и ласк Буяна, прихватила тонкая морозная корочка. Но всё это теперь ничего не значило. Чувство горькой беспомощности, овладевшее было им, теперь прошло. Он распрямил плечи и огляделся. На путях зажглись огоньки стрелок. Засветились огни на разъезде и в посёлке. Внимательно вглядевшись в окружающее, Глебка угадывал очертания знакомых строений разъезда. Сумеет ли он найти тёмным вечером ту старую перебитую снарядом ель, под которой спрятал ружьё и лыжи?
Глебка шёл по глубокому снегу напрямик в сторону леса. Разыскать ель, несмотря на темноту, оказалось не так уж трудно. Линия бараков, в каждом из которых светились боковые окна, обозначалась в темноте достаточно ясно. Дойдя до леса и взяв влево, Глебка легко вышел вдоль опушки на эту линию. Старая лохматая перешибленная снарядом ель с вершиной, упавшей тут же к её подножию, была очень приметна, и Глебка её скоро разыскал.
Но дальше всё пошло не так гладко. Отмерив от ели в глубь леса положенные сорок шагов и раскопав в этом месте снег, он ничего не обнаружил.
Он принялся копать по соседству, с ужасом думая: а что, если вдруг он не найдёт ни ружья, ни лыж, что если кто-нибудь подсмотрел, как он их прятал и, откопав, забрал себе? Что будет он тогда делать? Как пойдёт глухими лесами, занесёнными саженным снегом, без лыж и без ружья? От этих мыслей Глебку, несмотря на холод, прошиб пот. Он заспешил, засуетился, и от этого работа пошла хуже и бестолковей. Он рыл, где попало и как попало, выкапывая одну за другой снежные ямы, но всё было напрасно. Единственными орудиями при этих раскопках были собственные руки и ноги, и Глебка быстро уставал. В валенки набивался снег, рукавицы намокли, и руки стали коченеть. Всё это усиливало смятение и растерянность Глебки, и кто знает, чем бы кончились поиски, если бы не пришёл на помощь Буян.