Страна желанная
Шрифт:
Яков Иванович неодобрительно покачал головой и стал с лыжами в руках спускаться к реке. Глебка, взяв Буяна на поводок, следовал за ним. Спустившись на реку, они нацепили лыжи и ходко пошли мимо угора, на котором стояли крайние избы. Сейчас, впрочем, изб не было видно. Вообще трудно было что-нибудь разглядеть, кроме белевшего вокруг снежного полотнища речного русла. Глебка шёл по лыжне, стремясь не отставать от старика ни на шаг, хотя это было и не так легко. Яков Иванович был страстным охотником и столько выходил на лыжах по ближним и дальним лесам, что ноги его словно срослись с лыжами. С первого взгляда казалось, что движения его неторопливы и поспеть за ним совсем не трудно. Но приглядевшись внимательней, легко было убедиться, что мерные шаги его размашисты и пружинны, что лыжи словно
Лыжню Глебка видел смутно, так как темнота сгущалась с каждой минутой всё больше. Крепчал и ветер. Он налетал справа, стелясь по низкому поёмному берегу реки, бил порывисто по ногам, дымил снежной пылью и, посвистывая, уносил из-под лыж куда-то влево крохотные снежные вихри.
Пройдя некоторое время руслом реки, Яков Иванович круто повернул к левому берегу и приостановился. Глебка, набежав на него вплотную, тоже стал. Старик глядел назад. Глебка тоже оглянулся. Вдалеке на высоком угоре в окнах изб мигали тусклые огоньки.
— Полторы версты отмахали, — сказал Яков Иванович. — Реку теперь оставим, поднимемся на угор и лесом пробираться будем.
Они поднялись наискосок в гору и сразу вступили в лес, вплотную подступавший здесь к береговой круче. Лес встретил путников неприветливо. Наверху ветер накинулся на них ещё с большей силой, чем под угором. Теперь он бил не снизу, а словно падал откуда-то сверху, с высоких древесных крон. Он падал оттуда вместе с лесным шумом. Шум этот походил на ропот морского прибоя, а ещё больше — на громкое бормотание тысяч глухих голосов, чем-то неведомым рассерженных и угрожающих.
Якову Ивановичу, видимо, понятны были эти угрозы. Прислушавшись к шуму леса, он угрюмо проворчал:
— Сивер крепко тянет. Замятели жди большой. Уж и то снежить начинает. Ну-ко, пошли, давай, ходче.
Он двинулся в глубь леса, и Глебка последовал за ним. Начался снегопад. Ветер, крепчавший с каждым мгновением, подхватывал падающие снежинки и вихрил по лесу. Они бестолково носились вокруг Глебкиной головы, крутясь и приплясывая в воздухе. Эта пляска длилась, впрочем, недолго. Снег повалил густо, крупными хлопьями. Эти косые, струящиеся нити метелицы завивались внизу, как барашки морских волн, и, взвизгивая, смешивались с сухой снежной пылью, поднятой с земли. Белые тучи снега плясали вокруг ног, облака белых хлопьев метались меж стволами деревьев, хлёсткие обрывки метели кружились над головой.
Ветер, словно взбесившись, налетал с разбойничьим свистом то сбоку, то спереди, силясь повалить в снег. Временами он казался плотным, как суконное полотнище. Потом вдруг вставал на пути мягкой, упругой стеной, задерживая всякое движение вперёд. Споткнувшись обо что-то, Глебка стал было падать грудью вперёд, но пружинящая стена ветра удержала его на весу. Вслед затем стена распалась на части, и рыхлые куски её стали толкать в грудь, запрокидывая навзничь. Выгнув по-бычьи шею, Глебка упрямо ткнулся головой в эту живую преграду, пробил её и снова двинулся вперёд. Полосатая метелица шаркнула по боку, потом стала сечь по лицу, слепя и обжигая кожу. Комья ветра залепили рот, забили глотку, стеснили грудь. Задыхаясь, Глебка закрыл лицо рукавами ватника и, остановившись, перевёл и выровнял дыхание. Что-то ударило его по ногам, Глебка отнял руку от лица и скорей почувствовал, чем увидел, что у ног его копошится Буян. Пёс попал на обметённый ветром бугорок и заскользил по насту. Ветер опрокинул его, подхватил и покатил по лесу. Глебкины лыжи задержали его.
Пёс вскочил на ноги и зарычал. Шерсть на его загривке встала дыбом. Приземистый, широкогрудый, он стоял, крепко упершись лапами в рыхлый снег, и рычал навстречу буре, словно угрожая ей. Потом он перестал рычать и застыл, вытянув вперёд узкую морду, навострив уши и поводя чёрными ноздрями. Он прислушивался и принюхивался к чему-то, что происходило впереди. Время от времени он беспокойно оглядывался на Глебку и взлаивал,
Глебка сперва не понял, почему Буян так встревожился. Между тем пёс всё больше волновался и, перестав взлаивать, заскулил, вытянув навстречу ветру умную морду. Глебка прислушался к тонкому повизгиванию пса, и ему стало не по себе. С безотчётным страхом он огляделся и вдруг хватился, что он один. Он шёл всё время вслед за Яковом Ивановичем по его лыжне. Фигура старика на фоне полосатой метелицы проступала тёмным пятном, и Глебка, хоть и с трудом, но различал впереди это путеводное пятно. Теперь оно исчезло. Глебка потерял его и не заметил, как потерял. Может быть, потерял давно, может быть, только сейчас, когда катившийся по снегу Буян ударил его по ногам и остановил. Как бы там ни было, но Яков Иванович исчез. Напрасно вглядывался Глебка в переворошённую ветром лесную темень. Ничего разглядеть ему не удалось. Небо, лес, земля — всё смешалось в чёрно-белой путанице. Стволы деревьев, кусты, заметённый снегом бурелом — все окружающие предметы потеряли очертания, всё стало неразличимо в этой кромешной, ревущей мгле, всё — и даже лыжня, которую быстро заметало и забрасывало снегом.
Последнее открытие Глебка сделал, нагнувшись к Буяну, чтобы оглядеть его и выяснить, что с псом случилось. Холодная дрожь пронизала Глебку с ног до головы, когда он обнаружил, что потерял лыжню. Хуже того, что случилось, ничего случиться не могло: потерять лыжню — это значило потерять Якова Ивановича навсегда, значило не попасть в Чащу, значило остаться одному среди этого ревущего леса, не зная, где находишься, куда идти, что делать.
Первым побуждением Глебки было кинуться вперёд, чтобы настигнуть, разыскать Якова Ивановича. Может быть, он ушёл недалеко, может быть, он где-то тут совсем близко, и его ещё удастся найти. Но где искать и как можно найти тёмной, метельной ночью человека в этом бескрайнем глухом лесу? И вдруг Глебка вспомнил: «…если потеряешь мой след, не рыскай по сторонам. Стань на месте и стой…» Усилием воли Глебка унял пронизывающую его дрожь и не сдвинулся с места. В то же мгновенье Буян, перестав скулить, громко залаял.
Он лаял, не переставая, лаял и в то же время медленно поворачивался боком к ветру. Он будто следил за кем-то, находящимся за пёстрым пологом метелицы. Буян лаял до тех пор, пока в полосатой мгле не проступило более плотное пятно, которое вслед за тем превратилось в Якова Ивановича.
— Ну, скажи спасибо псу, — прокричал он, подойдя вплотную. — Я нарочно круг делал. Думал, с какого-нибудь места да нанесёт на него мой дух. И верно — учуял и голос подал. Ну, пёс первейший у тебя.
Старик нагнулся и потрепал Буяна по широкой спине. Потом, выпрямляясь, снял рукавицу, полез в карман полушубка и вытащил небольшой моток смолёной бечевы. Размотав бечеву, он один конец её прикрепил простой петлёй к своему кушаку, другой конец дал в руку Глебке.
— Держи, — закричал он, пересиливая шум бури.
Глебка не расслышал, что сказал Яков Иванович, но назначение бечевы было ему понятно без слов, и он крепко сжал конец её в руке.
Они снова двинулись навстречу чёрно-белой буре и долго шли, пока Глебка не почувствовал, что вокруг него произошла какая-то перемена. Ветер вдруг перестал сбивать шаг и путаться в ногах, потом он перестал бить в грудь, потом — сечь лицо. Он явственно поднимался вверх, словно уступая Глебке дорогу и снимая с плеч давившую на них невидимую тяжесть. Вскоре ветер и вовсе исчез. В ту же минуту Яков Иванович громко сказал:
— Давай-ко, парень, передохнём.
Они остановились, и только тут, переведя дыхание и оглядевшись настолько, насколько позволял окружающий мрак, Глебка понял, в чём дело. Они стояли на дне оврага, и ветер сюда не задувал. Он пролетал поверху, вздымая над Глебкиной головой тучи снежной пыли. Буря неистовствовала где-то наверху, и Глебка, словно выключенный из неё, впервые за всё время пути смог наблюдать её как бы со стороны. Он сразу разглядел множество вещей, которых до того не замечал.