Страна золотых пагод
Шрифт:
7. Рангун еще не вся Бирма
Почти каждый столичный город, являясь сердцем страны, все же не дает о ней представления в целом. И Бирма не исключение.
Свыше тридцати миллионов человек, шестьдесят семь народов живут на ее земле. И у каждого свой язык, традиции, верования, своя одежда, кухня, свой особый уклад жизни.
Издавна самой обжитой, густонаселенной была долина Иравади, район Рангуна, на юге страны, хотя центр бирманской культуры исторически сложился на севере, в районе Мандалая.
История бирманских народов — это история их продвижения с севера на юг, к дельте Иравади. Они приходили со стороны Гималаев, Тибета, занимали долины и осваивали их, а затем под натиском новых волн миграций смещались к югу. Чем южнее живет народ, тем раньше он пришел в страну. На самом юге обитают моны — самое древнее население Бирмы. Центральные долины заняты бирманцами. Шаны и качины, расселившиеся на северо-западе, пришли в страну позднее.
Много веков два народа — моны и бирманцы — боролись за лидерство в стране. Извечный спор «кто — кого?» был решен в XVIII веке, когда бирманский король Алаунпая завоевал монскую столицу Пегу. Тысячи монов бежали в соседний Таиланд, многие ассимилировались бирманцами.
Собственно Бирма занимает три пятых страны, на остальной территории живут национальные меньшинства.
Этнический состав населения очень пестрый. Самый многочисленный народ — бирманцы, их больше двадцати миллионов. За ними следуют карены и шаны — их примерно по два миллиона. При этом в самой Каренской национальной области живет не более миллиона, остальные рассеяны по всей стране.
Шаны владели Бирмой до XVI века, когда возродилась бирманская династия. Затем шанские владения распались на мелкие княжества, возглавляемые наследными принцами — собуа — и вождями племен. Шанские правители, привыкшие иметь неограниченную власть, нередко играли консервативную роль, препятствуя объединению народов Бирмы в единую семью.
Из других наиболее многочисленных народов можно назвать монов, араканцев, чинов, качинов. В труднодоступных горных областях расселились более мелкие народы — кая, падауны, ва, нага и десятки других. На северо-востоке страны, недалеко от районов возделывания опийного мака, обитают мяо, яо, лаху — небольшая горстка «камешков» в многоцветной мозаике населения Бирмы.
В Бирме десятки тысяч деревень и всего четыре крупных города: Рангун — с населением в два миллиона, Мандалай — около миллиона, Моламьяйн и Бассейн, насчитывающие по двести тысяч жителей. В городах живет меньше двадцати процентов всего населения страны. Интеллигенция сосредоточена в основном в Рангуне и Мандалае.
Различие между городским и деревенским жителем колоссальное, хотя подчас оба относятся к одной народности, связаны общей религией, обычаями и говорят на одном языке. То, что мы имеем в виду, говоря «различие между городом и деревней», здесь означает пропасть. Да и в разных селениях живут по-разному. Одно дело, если деревня расположена недалеко от города, и совершенно другое — когда она затеряна где-то в горах или в джунглях.
Чем заброшеннее деревня, тем непритязательнее там жизнь. Как утверждали западные исследователи страны, бирманскому крестьянину достаточно поработать полчаса в день, чтобы иметь пищу, одежду и крышу над головой. Запросы были скромными, и их легко было удовлетворить. Пальмы давали кокосовые орехи, бананы росли у каждой хижины, рис дарила земля. Чего ж еще?
Если урожай выдавался хорошим, можно было продать излишки и на вырученные деньги купить новое лоунджи или сандалии. Если очень постараться, то оставалось еще на золотой листик для пагоды, на дары монастырям и угощение поунджи. Можно еще построить маленький навес для путников у дороги или выкопать колодец. Для чего же экономить деньги? Добрые дела сделаны, и нужды в деньгах нет.
Функции накопительства взяли на себя в основном иностранцы — англичане, индийцы, китайцы. А бирманский крестьянин продолжал жить скромно, как прежде. Он работал ровно столько, сколько было нужно, чтобы хватило на пропитание семье.
И тут, как чертик из табакерки, «выскакивает» вопрос: что это? Привычка довольствоваться малым или отсутствие соблазнов? Если подумать: для чего копить деньги, когда нечего на них купить?
Однако все меняется в мире. Постепенно стал изменяться и образ жизни бирманской семьи, сначала в больших городах, а затем и в деревнях. Появились вещи, которых раньше не было в обиходе, — столы, стулья, кровати, шкафы. Вошли в быт теле- фоны, автомобили, кино, радио… А с ними возросла потребность в деньгах. Деньги можно теперь потратить не только на богоугодные дела, но и получить в обмен на них известный комфорт. Появился смысл эти деньги добывать.
Но ведь личное благосостояние тесно связано с благосостоянием общества, с положением дел в его экономике. Многовековая инерция еще дает о себе знать. Сегодня многие религиозные постулаты становятся тормозом в решении социальных и экономических задач.
Важно, чтобы люди поняли, осознали, что надо не ждать туманного прекрасного будущего после смерти, а работать засучив рукава сегодня, каждый день. Нирвану лучше утверждать не на небе, а здесь, на земле.
Но с чего начинать? Открыто критиковать освященную веками религию нельзя: пережитки слишком сильны в сознании людей и было бы катастрофой пренебречь влиянием буддийских общин.
И все же с приходом к власти Революционного совета в 1962 году буддизм несколько сдал свои позиции.
Сангха и правительство страны имеют несовместимые цели. Сами люди должны осознать свою роль в строительстве новой жизни. Вместо давнего религиозного «это личное дело каждого» нормой морали должно стать «это наше общее дело». Чрезмерная снисходительность должна уступить место требовательности и гражданской сознательности. А это не легкий и не скорый процесс.
Быстро пролетели три года нашей жизни в Рангуне.
Мы собрались на недельку к морю, на «бирманское Таити» — в тихий уголок Араканского побережья.
Синее небо и синее море, соленое и теплое. Переливающееся из сини в изумруд. Вспененное, искрящееся, как бирманские сапфиры, у берега и тяжелое, спокойно-величавое вдали.
Прогретый солнцем пустынный пляж с чистейшим песком, закиданный ракушками причудливой формы и кокосовой скорлупой. Шелест и зелень пальм, освежающий ветер с моря. И ничем не нарушаемая тишина. Не рай ли?