Странный Джон
Шрифт:
«После этого старик прервал контакт со мной, — рассказывал Джон, — и прекратил болтать с Гарри. Затем он вновь мысленно обратился ко мне, и его разум объял меня с печальной нежностью. «Настало время тебе покинуть меня, мое дорогое величественное дитя. Я видел часть будущего, что назначено тебе. И хотя ты сумел бы вынести вес предначертанности, мне не позволено рассказать о нем.» На следующий день я снова встретился с ним, но он был неразговорчив. В конце поездки, когда Робинсоны сходили на берег, он поднял Гарри на руки и поставил его на пристань, сказав на наречии, которое среди европейцев считалось арабским языком: «Иль хавага своййя, кваййис китир» (что означало: «Молодой господин, очень хорошо!»). Одновременно он мысленно обратился ко мне: «Этой ночью, или, возможно, следующей, я умру. Ибо я восхвалял прошлое, настоящее и будущее со всей силой, что Аллах дал мне. И заглянув далеко в будущее, я видел
Глава XVII
Нг-Ганко и Ло
Следует напомнить, что я зарезервировал три места на корабле, шедшем до Тулона и Англии. Новый член нашей группы появился за три часа отправления парохода.
Джон объяснил, что найти необычного ребенка по имени Нг-Ганко ему помог Эдлан. Старик из прошлого поддерживал связь с современником Джона и помог им найти друг друга.
Нг-Ганко был родом из какой-то отдаленной деревушки, расположенной на лесистом склоне горы где-то в Абиссинии [79] . И хотя он был всего лишь ребенком, по зову Джона он проделал путь от родных земель до Порт-Саида, пережив целый ряд приключений, которые я не берусь здесь описать.
79
Историческая область в восточной Африке, в наши времена — территория государства Эфиопия.
По мере того, как шло время, а наш спутник все не появлялся, я становился все более недоверчивым и нетерпеливым, но Джон был уверен, что тот прибудет вовремя. Нг-Ганко оказался маленьким грязным негритенком, и я ужаснулся при мысли о том, что нам придется вместе находиться на корабле. Внешне он выглядел лет на восемь, хотя на самом деле ему было около двенадцати. Из одежды на нем был голубой крайне потрепанный кафтан и феска. Одежду, по его словам, он добыл во время путешествия, стремясь привлекать к себе меньше внимания. Впрочем, он не мог не привлекать внимание. Моей первой реакцией, когда я увидел его, было искреннее неверие. «Откуда, — подумал я тогда, — такая чуда-юда». Потом вспомнил, что любой вид, мутируя, порождает целую коллекцию монстров, многие из которых даже не жизнеспособны. Нг-Ганко определенно был жизнеспособен, но при этом являлся порядочным уродцем. Хотя его темное лицо выдавало помесь негроидных и семитских кровей с несомненной примесью монгольской, его курчавые волосы были не черными, а темно-рыжими. Один его глаз был огромным и темным, что не является необычным для чернокожих людей, но другой был значительно меньше, с радужкой ярко-голубого цвета. Эти отклонения придавали его лицу выражение зловещей комичности, которое только подтверждалось поведением. Полные губы частенько были растянуты в нагловатой усмешке, открывая три мелких белых зуба не верхней десне и один — на нижней. Остальные, по всей видимости, еще не прорезались.
Нг-Ганко говорил по-английски бегло, но совершенно неразборчиво и к тому же с ужасным акцентом. Он успел изучить этот новый для него язык в ходе шестинедельного путешествия по долине Нила. К тому времени, как мы достигли Лондона, он говорил так же хорошо, как мы с Джоном.
Задача сделать Нг-Ганко презентабельным для плавания на лайнере была почти невыполнимой. Мы отмыли его и обработали инсектицидом. На его ногах было несколько загноившихся ран. Джон наточил и стерилизовал лезвие своего складного ножа и вырезал всю мертвую плоть. По время операции Нг-Ганко лежал совершенно неподвижно, потел и корчил совершенно невероятные гримасы, выражавшие одновременно муку и изумление. Мы купили для него европейскую одежду, которую он, разумеется, тут же невзлюбил. Мы сфотографировали его для паспорта, об оформлении которого Джон уже договорился с местными властями. В конце концов, мы торжественно доставили его на корабль наряженным в новые белые шорты и рубашку.
В течение всего плавания мы занимались обучением Нг-Ганко европейским манерам. Нельзя при людях ковыряться в носу и тем более сморкаться на пол. Нельзя хватать мясо и овощи с тарелки руками. Его следовало научить пользоваться ванной и туалетом. Нельзя справлять нужду где попало. Нельзя, пусть он и совсем ребенок, появляться в общей столовой без одежды. Нельзя позволить окружающим догадаться, что он слишком умен для своего возраста. Нельзя в открытую разглядывать других пассажиров. И ни в коем случае нельзя давать волю своей почти непреодолимой страсти подстраивать им всякие мелкие пакости.
Хоть Нг-Ганко и был легкомысленным ребенком, он без сомнения обладал сверхъестественным умом. Например, казалось невероятным, что ребенок, проживший четырнадцать лет в лесу, мог с легкостью разобраться в устройстве паровой турбины. Он осыпал главного инженера, сопровождавшего нас при осмотре корабля, вопросами, от которых старый шотландец только чесал в затылке. Именно тогда Джону пришлось пообещать маленькому монстру яростным шепотом: «Если ты не уймешь свое чертово любопытство, я выкину тебя за борт!»
Когда мы добрались до нашей северной провинции, Нг-Ганко поселился в доме Уэйнрайтов. Так как мы не желали, чтобы он вызвал излишнюю шумиху, мы выкрасили ему волосы в черный и заставили носить очки с затемненным стеклом напротив одного глаза. Снимать их ему разрешалось только в доме. К сожалению, Нг-Ганко был слишком молод, чтобы суметь сдержать искушение напугать местных. Иногда, торжественно шествуя следом за мной или Джоном по улице, замотанный по самые глаза шарфом для защиты от недружелюбного климата и в обязательных очках, он мог невзначай отстать на несколько шагов, и подойти к какой-нибудь пожилой даме или ребенку. Тут он высовывал подбородок из-под шарфа, сдергивал очки и изображал безумную и яростную ухмылку. Как часто ему это удавалось проделывать, я не знаю, но однажды шутка удалась ему настолько, что очередная жертва испустила вопль. Джон накинулся на своего подопечного, схватил его за горло и объявил: «Если ты выкинешь эту шутку еще раз, я вырву твой чертов глаз и растопчу его!» С этих пор Нг-Ганко ни разу не пытался проделывать этот трюк, если рядом был Джон. Но мое присутствие его не останавливало, ибо он знал, что я слишком добродушен, чтобы рассказать о его проделках.
Через несколько недель, впрочем, Нг-Ганко начал проникаться духом грядущего приключения. Атмосфера таинственности привлекала его. А подготовка к той роли, которую ему предстояло играть в общем деле, полностью поглотила его внимание. Но в душе он по-прежнему оставался маленьким дикарем. Его невероятная страсть ко всякого рода механизмам во многом происходила из слепого восхищения необразованного создания, только открывшего для себя чудеса нашей цивилизации. У него был дар разбираться в механике, едва ли не больший, чем у Джона. Уже через несколько дней после приезда в Англию он научился ездить на мопеде и выполнял на нем удивительные «трюки». После этого он разобрал его на мелкие части и собрал обратно. Он разобрался в принципе действия психо-физической силовой установки, придуманной Джоном и к своему огромному удовольствию обнаружил, что может и сам проделывать этот фокус. Стало казаться очевидным, что ему предстоит стать главным инженером на яхте, а так же в будущей колонии, позволив Джону заниматься более возвышенными материями. И все же в поведении Нг-Ганко и во всем его отношении к жизни была энергичность и даже страсть, совершенно отличные от неизменного спокойствия Джона. Я даже начал задаваться вопросом, является ли он достаточно эмоционально развитым по стандартам сверхнормальных существ? Есть ли в нем что-то еще, кроме блестящего интеллекта? Но когда я выразил свои сомнения Джону, он только рассмеялся. «Нг-Ганко еще ребенок. Но с ним все в порядке. Кроме того, у него природная способность к телепатии, и после того, как я немного обучу его, он может с легкостью превзойти меня. Но пока мы оба всего лишь новички».
Вскоре после нашего возвращения из Египта прибыл следующий член будущей колонии. Это была девушка по имени Ло, которую Джон обнаружил в Москве. Как и другие представители ее вида, она выглядела гораздо моложе своего возраста. Она казалась еще совсем ребенком, едва вступившим в полу созревания, но на самом деле ей было семнадцать лет. Ло сбежала из дома и устроилась горничной на советском пароходе. В английском порту она сумела ускользнуть на берег и, имея на руках достаточное количество английской валюты (которую накопила еще на родине), добралась до Уэйнрайтов.
По сравнению с Джоном и Нг-Ганко Ло, на первый взгляд, казалась более нормальной. Она могла бы сойти за младшую сестру Жаклин. Конечно, ее голова была необычайно крупной, а глаза были немного слишком большими для обычного человека, но черты лица были правильными, а гладкие черные волосы — достаточно длинными, чтобы сойти за модное каре. Ло без всякого сомнения имела азиатское происхождение. У нее были высокие скулы, а большие глаза прятались в узкие прорези век с приподнятыми уголками. Нос был широким и плоским, как у обезьянки, а цвет кожи определенно можно было назвать «желтым». Девушка казалась мне ожившей статуэткой, в которой мастер изобразил человеческое существо, стилизованное под крупную кошку. Ее тело тоже напоминало кошачье. «Такое тонкое и расслабленное, — сказал Джон. — Оно кажется хрупким, но на самом деле все состоит из стальных пружин, покрытых мягким бархатом».