Странный мир (сборник)
Шрифт:
— А где ты свой передатчик держишь? В случае обыска, если бежать придется, не найдут его?
— Какой передатчик?
— Ну этот, как его, — радио или что…
— Ах, это! Не беспокойтесь, Кузьмич. Он всегда со мной. Если бежать, то только с ним.
Юноша распахнул пиджак и показал пояс с двойной портупеей, плотно охватывающей грудь.
— Вот здесь, но не действует… Альбин покрутил блестящие диски на портупее и безнадежно махнул рукой.
— Хитро придумано, — заметил дядя Митрофан, — однако неувязка получилась. Видно,
— Новый.
— Вот то-то и оно. Лучше было старый взять.
— Старого нет. Это первый… — начал Альбин и умолк.
Однажды вечером Альбин сидел на веранде. Солнце зашло, и сумрак постепенно окутывал притихший город. Над горами сгущались тучи. Все чаще полыхали яркие зарницы.
Евдокия Макаровна принесла самовар, принялась разливать жиденький желтоватый чай, заваренный из розовых лепестков. Вдали громыхнуло.
— Первая гроза, — промолвила старуха и потерла уголком платка сухие глаза.
Маленькая взъерошенная птичка с писком влетела на веранду и закружилась под потолком, задевая за стены и ударяя в стекло серенькими крыльями и тонким клювом.
— А чтоб тебя! — недовольно крикнула Евдокия Макаровна, замахиваясь тряпкой. — Сейчас стекла побьет. Киш!
Птичка заметалась еще стремительнее, ища выхода.
— Не нужно, — быстро сказал Альбин, вставая. — Ее кто-то испугал. Надо успокоить…
Он засвистел сквозь зубы тихо и мелодично, потом протянул ладонь. Маленький ночной гость, сделав последний круг под потолком веранды, опустился прямо в руки Альбина.
Евдокия Макаровна перекрестилась.
— Чудо, истинное чудо!…
— Просто она узнала друга, — улыбнулся Альбин. Он еще раз тихо свистнул, глядя на птичку; и она, словно отвечая, встрепенулась и чирикнула.
Альбин кивнул головой и, держа птичку на раскрытой ладони, вышел в сад. Здесь он свистнул снова, но уже иначе — коротко и угрожающе. Темная тень ночного хищника стремительно метнулась среди ветвей и бесшумно исчезла во мраке.
— Путь свободен, — сказал Альбин и легонько шевельнул ладонью.
Птичка взвилась в воздух, чирикнула и улетела.
— Людям помочь труднее, — сказал Альбин и вздохнул.
Евдокия Макаровна испуганно оглядывалась по сторонам. Расспрашивать Альбина она не рискнула.
Заскрипела калитка. Вернулся дядя Митрофан. Он был мрачен.
— Партизан поймали, — покашляв, кратко объявил он, — Один — лесник из заповедника. С ним девушка. Завтра порешат гады.
— Как порешат? — не понял Альбин.
— Повесят на площади. Народ сгонят для острастки и повесят. Уж и виселицы ставят…
— Что делается, господи! — прошептала Евдокия Макаровна.
Альбин встал, закусил губы, прошелся по веранде.
— Где они?
— Партизаны-то? — прищурился дядя Митрофан.
— Да.
— Известно где. В полицейский участок привезли. Во дворе в сарае
— Охраны много?
— Какая ночью охрана. Два — три полицая. Остальные по домам уходят. Там, брат, другое. Они на ночь сторожевых собак спускают. Близко не подойдешь — разорвут. Если и не до смерти загрызут, все равно тревогу поднимут. А казармы — рукой подать… Дом на отшибе стоит, да туда и днем никто близко не подойдет. Партизаны уже не раз пробовали его спалить. Сколько своих людей положили! Не вышло… Дела там в канцелярии на всех подозрительных хранятся, доносы разные, списки — кого в Германию отправлять. Проклятый дом… Много еще слез и крови из-за него прольется.
— Вы можете издали показать этот дом, Кузьмич? — подумав, спросил Альбин.
— Не дело затеваешь, милый, — вмешалась Евдокия Макаровна. — И сам пропадешь и его погубишь.
— Тихо, — угрожающе протянул дядя Митрофан. — Не твоего бабьего соображения маневр. Иди спать…
Громыхнуло совсем близко. Яркий зигзаг молнии расколол темное небо. В окна забарабанили первые крупные капли дождя.
— Погодка в самый раз, — заметил дядя Митрофан. — А домишко этот показать можно. Ходу полчаса. Патрули теперь попрятались. Только что сделаешь?
— Там увидим, — сказал Альбин. Когда они собрались выходить, дождь превратился в ливень.
— Старый, — прошептала Евдокия Макаровна, закрывая глаза концом головного платка, — ты смотри… старый…
Она коснулась дрожащей морщинистой рукой небритых щек дяди Митрофана.
— Знаю, — сурово отрезал тот и добавил мягче: — Ты ложись, не жди. Может… в лесу переночуем.
Они осторожно пробирались по пустым переулкам под потоками проливного дождя. Ноги скользили по размокшей глине. Гром гремел не переставая. Яркие молнии беспрерывно освещали мутную завесу водяных струй, мокрые заборы, темные дома, крутой спуск к реке.
— Тут сейчас сбоку кладбище, — шепнул дядя Митрофан, — за ним поле. Полицейский участок на краю поля у реки. До войны там контора лесничества помещалась.
Ощупью, натыкаясь на кресты и ограды, они пересекли кладбище.
Яркая молния зеленой змеей скользнула над головами. Стало светло, как днем. Альбин увидел внизу у реки белое здание за каменной оградой, черные свечи кипарисов вокруг и низкое строение с плоской крышей в глубине двора.
— Лесник с девушкой там, — сказал дядя Митрофан. — Окон нет. Дверь слева. На ней железный засов с замком.
— Ждите меня здесь, Кузьмич, — прошептал Альбин. — Если через час не приду, возвращайтесь домой и никому не рассказывайте обо мне.
Прежде чем дядя Митрофан успел раскрыть рот, юноша уже исчез в темноте.
Дядя Митрофан присел на мокрую могильную плиту. Дождь не утихал. Струи холодной воды стекали за воротник, бежали по спине. Старенькая суконная фуражка промокла насквозь. Дядя Митрофан ничего не замечал.
Молнии одна за другой освещали пустое поле. Альбина нигде не было видно.