Странствия человечества
Шрифт:
В общем, для адвокатов партии, так же как и советов, проблема действия во многом сводится к поиску прямых или косвенных средств сделать пролетариат восприимчивым к собственному сознанию — поскольку согласно этому взгляду пролетариат является собой только через самосознание.
4. Коммунизм
Революционный реформизм — проект создания социализма на основе капитализма и в продолжение капиталистического способа производства — пришёл в упадок между 1913-м и 1945-м. Этот период стал концом иллюзии: иллюзии о том, что можно управлять развитием производительных сил в направлении отличном от того, в котором они развиваются в реальности. Мы можем согласиться с взглядом Маркса, что после 1848-го коммунизм был возможен именно потому, что прорыв капиталистического способа производства разрушил все социальные и естественные барьеры, благодаря чему стало возможным свободное развитие. Но менталитет, представления людей были таковыми, что они не могли ни представить себе, ни воспринять подобное будущее. Они слишком зависели от тысячелетнего
Если мы больше не можем принимать теоретический анализ Маркса о роли производительных сил, мы, тем не менее, можем согласиться с ним обходным путём. Капитал порабощает человечество во имя самого человечества, потому что он антропоморфизируется. Это не что иное, как царство смерти. Над людьми довлеет их прошлое бытие, в то время как они созерцают его. Это процесс, который постоянно возобновляется с самого начала. Капитал проникает в мысль, сознание и уничтожает человека, воспроизводившегося в течение веков классовых обществ. Утрата человеком субстанции — это утрата своего прошлого бытия, выкачанного из него капиталом. Поскольку этот процесс уже почти завершён, капитал переходит теперь от атаки на прошлое измерение человечества к атаке на его будущее измерение: теперь он должен завладеть воображением. Человек лишён всего и сводится к чисто биологическому измерению. Феномен возвращается к своим корням. Иными словами, развитие производительных сил кажется необходимым для разрушения старых схем, образов мысли, архаичных представлений, ограничивавших человека (это разрушение анализируется сейчас философами вроде Фуко). Человек, чьё биологическое существование находится под угрозой, начинает восставать против капитала. Именно на этой точке всё может быть вновь экспроприировано обобщённым созиданием. Но это становление не является простым, однолинейным. Капитал всё ещё может извлекать выгоду из созидательности человека, возрождаясь и получая новую субстанцию через грабёж человеческого воображения. Значение и глубину борьбы можно понять перед лицом альтернативы: коммунизм или уничтожение человеческого вида. И нельзя забывать, что если во время странствий различные революционные движения искали выхода и различные возможности были блокированы; теперь они могут проявиться. [20]
Нам надо прекратить наши странствия и уничтожить репрессивное сознание, препятствующее появлению коммунизма. Для этого нам нужно перестать воспринимать коммунизм, как продолжение капиталистического способа производства и перестать считать, что достаточно подавить меновую стоимость и дать одержать триумф потребительной стоимости. Эта дихотомия больше ничего не значит. Потребительная стоимость привязана к стоимости, даже если она обращается вокруг принципа полезности вместо продуктивности; будучи основанной на прямом господстве над человеком, она неотделима от частной собственности.
Коммунизм — это не новый способ производства [21]; это утверждение новой общности. Это вопрос бытия, жизни, хотя бы, потому что происходит фундаментальное смещение: от генерируемой энергии к живому существу, производящему её. До сих пор мужчины и женщины отчуждались этим производством. Они не добьются господства над производством, но создадут новые отношения между собой, которые предопределят совершенно иную деятельность.
Не является коммунизм и новым обществом. [22] Общество появляется из покорения одних этнических групп другими или из формирования классов. Общество — это сеть социальных отношений, которые быстро становятся деспотическими посредниками. Человек в обществе — это человек порабощённый обществом.
Коммунизм кладёт конец кастам, классам и разделению труда (к которому было привито движение стоимости, в свою очередь оживляющее и стимулирующее это разделение). Коммунизм — это в первую очередь союз. Это не господство над природой, а согласие с ней, а отсюда её возрождение: человек обращается с природой уже не как с объектом для своего развития, как с полезной вещью, но как с субъектом (не в философском смысле) неотделимого от него, хотя бы, потому что природа находится в нём. Натурализация человека и гуманизация природы (Маркс) реализуется; диалектики субъекта и объекта больше нет.
За этим следует уничтожение урбанизации и формирование множества коммун, распространяющихся по всей Земле. Это подразумевает упразднение монокультуры, ещё одной формы разделения труда, и полное преобразование транспортной системы: транспортировка сильно уменьшится. Только коммунальный (коммунитарный) образ жизни может позволить человеку управлять своим воспроизводством, ограничить (безумный сегодня) рост населения, не обращаясь к достойным презрения методам (вроде уничтожения мужчин и женщин).
Господство одной группы над другой, классовое общество, берёт истоки в седентаризации
Переход к коммунизму подразумевает преобразование техники. Технология не нейтральна; её определяет способ производства. На Западе, более чем где-либо, различные способы производства в возрастающей мере отделяли человека от технологии, которая изначально была лишь человеческой модальностью. Призыв к удобной технологии — это призыв к технологии, которая станет опять же продлением человека, а не автономной вещью на службе у угнетателя. [23]
Людей при коммунизме нельзя определять как просто пользователей; это был бы коммунизм в виде земного рая, в котором люди бы владели всем, что есть с такой непосредственностью, что человек не отличался бы от природы (человек, как сказал Гегель в данном контексте, был бы животным). Люди являются создателями, производителями, пользователями. Весь процесс реконструируется на более высоком уровне и для каждого индивида. В отношениях между индивидами, другой больше не рассматривается с точки зрения пользы; поведение в терминах пользы прекращается. Мужской и женский пол достигают примирения, сохраняя свои различия; они утрачивают различия и жёсткие противостояния, ставшие плодом тысячелетий их антагонизма.
Эти несколько характеристик должны адекватно прояснять, как можно представить себе движение восхождения к общечеловеческой коммуне.
Мы все рабы капитала. Освобождение начинается с отказа воспринимать себя в рамках категорий капитала, а именно, как пролетария, члена нового среднего класса, капиталиста и т.д. Так, мы перестаём воспринимать также другого — в его движении к освобождению — в рамках тех же категорий. На данной точке может начаться движение к признанию человека. Ясно, что это может быть только началом движения освобождения, и ему постоянно будет грозить провал. Отказ принимать это во внимание отрицает власть капитала. Воспринимать следует его динамику. Мы рабы; наша цель не в том, чтобы стать повелителями, хотя бы и без рабов, но в том, чтобы упразднить диалектику повелителей и рабов. Эта цель не может быть реализована организацией отдельных общин, которые, будучи всегда изолированными, никогда не становятся препятствием для капитала, легко могут быть взяты в окружение капиталом и являются не более чем извращением по отношению к его нормам (извращением, которое выказывает что такое норма). Цель не может быть достигнута также через культивацию индивидуальной жизни, в котором отдельный человек наконец-то обрёл бы реальное человеческое бытие. В реальности оба эти подхода должны быть связаны. Восприятие самого себя как человека, которому не мешают никакие атрибуты, уже снимает с тебя ошейник, надетый классовым обществом. Желание общности абсолютно необходимо. Утверждение индивидуальности (особенно в её временном аспекте) является отрицанием приручённости. Но его недостаточно даже для того, чтобы стать первым элементом бунта; человек является индивидом и Gemeinwesen (бытием вместе, прим. пер.). Сведение человека к нынешнему невыразительному состоянию смогло произойти только из-за упразднения Gemeinwesen, возможность каждого индивида вобрать в себя универсальное, объять всё целое человеческих отношений в целостности времён. Различные религии, философии и теории просто заменяли собой этот важнейший компонент человеческого бытия. Поскольку коммунизм является смертью одинаковости, повторения, люди проявятся во всём своём своеобразии; Gemeinwesen будет утверждаться каждым. Это подразумевает, что с данных пор мы отвергаем деспотизм религии, философии, теории.
Отказ пребывать в ловушке теории — это не отрицание всякого теоретического размышления. Как раз наоборот. Но это отрицание постулирует, что теоретической деятельности недостаточно. Теория может призывать к примирению чувств и рассудка, но она остаётся в границах этого разделения. Утверждать следует целостность жизни, всех её проявлений, всего единого бытия. Может быть, всё ещё необходимо пользоваться прозрениями Маркса, например, но становится всё большей глупостью считать себя марксистом. Более того, как и репрессивное сознание, теория может стать простым алиби для бездействия. Сначала, отказ от действия может быть абсолютно оправдан. Тем не менее, оторванность от реальности часто ведёт к неспособности воспринять новые феномены, формирующие её. На этой точке теория, вместо того, чтобы помогать устанавливать контакт с реальностью, становится агентом отчуждения, отдаления и, в конце концов, превращается в уход от мира, самоизгнание. Ожидание особенно трудно для тех, кто не хочет признать, что другие могут прийти к теории без нас, нашей группы, или нашей партии в качестве посредников. Теория, как и сознание, требует объективации до такой степени, что даже индивид, отрицающий политический рэкет может поднять теорию до статуса рэкета. В революционном субъекте, теория является деспотизмом: все должны признать это.