Странствия убийцы [издание 2010 г.]
Шрифт:
Мы обменялись рукопожатиями.
— Когда мы выходим? — спросил я.
— Когда будет подходящая погода.
— Лучше бы завтра, — сказал я.
Он медленно встал.
— Завтра, а? Что ж, если погода будет подходящей, завтра и выйдем. А теперь мне надо кое за чем приглядеть. Я вынужден вас покинуть, но Пелф может за вами поухаживать.
Я собирался вернуться на ночь в город, но Старлинг договорилась с Пелф, что заплатит песнями за еду для нас и комнату на ночь. Я был немного обеспокоен необходимостью спать в чужом доме, но решил, что это, возможно, будет безопаснее, чем возвращаться в город. Хотя
Пелф привела нас в комнату над роскошным жилищем Ника. Когда-то это была очень хорошая комната, но ею, вероятно, не пользовались в течение нескольких лет. Девочка разожгла огонь в очаге, но сырость и запах плесени, конечно, не выветрились. В комнате стояла огромная кровать с периной и выцветшим балдахином. Старлинг критически фыркнула и, как только Пелф ушла, разложила одеяло на скамейке перед огнем.
— Они проветрятся и согреются, — со знанием дела сказала она мне.
Я запер дверь и проверил замки на окнах и ставнях. Они казались крепкими. Внезапно я почувствовал себя слишком усталым для разговоров. Я решил, что нельзя было мешать пиво с бренди. Старлинг с изумлением наблюдала, как я подтаскиваю к двери кресло. Я вернулся к огню, стащил сапоги и рухнул на покрытую одеялом скамью, вытянув ноги. Хорошо. Завтра я буду на пути к горам.
Старлинг подошла и села рядом со мной. Некоторое время она молчала. Потом подняла палец и постучала по моей серьге:
— Она действительно принадлежала Чивэлу?
— Некоторое время.
— И ты хочешь продать ее, чтобы добраться до гор? Что бы он сказал?
— Не знаю. Не был с ним знаком. — Я вздохнул. — Во всяком случае, он любил своего младшего брата. Вряд ли он упрекнул бы меня за то, что я продал ее, чтобы добраться до Верити.
— Значит, ты идешь искать своего короля.
— Конечно. — Я тщетно старался сдержать зевок. Почему-то сейчас казалось глупым отрицать это. — Я не уверен, что разумно было упоминать о Чивэле при Нике. Он может сделать выводы. — Я повернулся и посмотрел на нее. Ее лицо было слишком близко, и я не мог сфокусироваться на нем. — Но я слишком хочу спать, чтобы волноваться.
— Ты совсем не переносишь черешневых почек, — засмеялась она.
— Но сегодня не было дыма.
— Это пирог. Девочка же сказала тебе, что он с пряностями.
— Она это имела в виду?
— Да. По всему Фарроу это называется пряностью.
— А в Бакке так говорят об имбире.
— Я знаю. — Она прислонилась ко мне и вздохнула. — Ты не доверяешь этим людям, да?
— Конечно нет. А они не доверяют нам. И это лучше, чем если бы они думали, что мы легковерные дураки, от которых надо ждать всяких неприятностей из-за слишком длинных языков.
— Но ты пожал Нику руку.
— Да. И не сомневаюсь, что он сдержит слово. Пока.
Мы оба замолчали, раздумывая об этом. Через некоторое время я очнулся от дремы. Старлинг сидела рядом со мной.
— Я иду в постель, — заявила она.
— Я тоже, — ответил я, взял одеяло и начал укладываться у огня.
— Не дури, — сказала она мне, — этой кровати хватит для четверых. Пользуйся возможностью поспать в постели. Бьюсь об заклад, что мы не скоро увидим еще одну.
Меня не пришлось долго уговаривать. Перина была глубокой, хотя и сильно пахла сыростью. У каждого из нас было одеяло. Подумав, что мне следует быть осторожным из-за бренди и черешневых почек, я крепко заснул.
Ближе к утру я проснулся, когда Старлинг обняла меня. Огонь догорел, и в комнате было холодно. Во сне она пошевелилась и прижалась к моей спине. Я пытался освободиться, но было слишком тепло и приятно. Ее дыхание щекотало мою шею. От нее исходил запах женщины — не духи, а просто часть ее существа. Я закрыл глаза и лежал очень тихо. Молли. Внезапная отчаянная тоска была острее боли. Я сжал зубы и заставил себя заснуть.
Это было ошибкой.
Ребенок кричал. Кричал и кричал. Молли в ночной рубашке, с накинутым на плечи одеялом сидела у огня и укачивала девочку. Она выглядела измученной и усталой. Молли пела тихую песенку, снова и снова, но мотив давным-давно был потерян. Она медленно повернула голову, когда Баррич открыл дверь.
— Можно войти? — тихо спросил он.
Она кивнула.
— Почему ты не спишь? — устало проговорила она.
— Я слышу, как она плачет, даже оттуда. Она не больна? — Он подошел к огню, поворошил дрова, подкинул еще полено и нагнулся, чтобы посмотреть на маленькое личико.
— Я не знаю. Она только плачет, плачет и плачет. Она даже не хочет сосать грудь. Я не знаю, что с ней. — В голосе Молли звучало отчаяние, и это было гораздо хуже, чем если бы она просто плакала.
Баррич повернулся к ней:
— Дай мне ее ненадолго. Пойди ляг и попытайся немного отдохнуть, а иначе вы обе заболеете. Ты не можешь качать ее все ночи напролет.
Молли непонимающе посмотрела на него:
— Ты хочешь покачать ее? В самом деле хочешь?
— Я прекрасно могу это сделать, — кисло сказал он. — Я все равно не сплю, когда она плачет.
Молли встала, двигаясь так, словно у нее болела спина.
— Согрейся сперва. Я приготовлю чай.
Вместо ответа он взял у нее ребенка.
— Нет, иди ляг. Нет никакого смысла в том, чтобы все мы крутились вокруг нее всю ночь.
Молли, очевидно, никак не могла ему поверить.
— Ты правда хочешь, чтобы я легла в постель?
— Хочу. Иди, пожалуйста. Все будет хорошо. Ну, иди уже, иди.
Он закутал ее в одеяло и прижал к себе ребенка. Девочка казалась совсем крошечной в его смуглых руках. Молли медленно шла через комнату. Она оглянулась на Баррича, но он смотрел только на ребенка.
— Тише, — сказал он ей, — тише.
Молли залезла в постель и натянула на себя одеяло. Баррич не садился. Он стоял перед огнем, тихонько покачиваясь, и похлопывал ребенка по спине.
— Баррич? — тихо окликнула его Молли.
— Да? — Он не обернулся, чтобы посмотреть на нее.
— Тебе не годится спать в этом сарае в такую погоду. На зиму тебе лучше переехать в дом и спать у очага.
— О! Там не так уж и холодно. Все это дело привычки, знаешь ли.
Наступило недолгое молчание.