Шрифт:
Алан ШВАРЦ
СТРАНСТВУЮЩИЙ ТЕЛЛУРИЕЦ
1
Как и большинство теллурийских гетто, колония на Лхонце-4 содержала академию. Здание было двухэтажным, чем отличалось от окружающих его построек. Оно было прочным и внушительным, построенным из местного красного камня. Его украшали традиционные тяжелые гобелены и найденные в гетто большие камины.
Лхонц-4 был маленьким холодным миром. Здесь издавна обитали волосатые гуманоиды, чья привлекательность была весьма сомнительна. Отношения между местными жителями и сынами Теллуса, торговцами
Но теллурийцам приходилось поддерживать отношения с Лхонцем. Немного найдется миров, которые согласны терпеть колонию расы, издавна снискавшей репутацию одной из самых злобных, и к тому же владеющей оружием, превосходящим все, что известно в галактике.
Теллурийцы Лхонца-4 придерживались мнения, что планета эта настолько непривлекательна и бесполезна, что обитатели ее даже представить себе не могут, чтобы кто-то пожелал ее у них отнять. Поэтому они не возражают против небольшой колонии теллурийцев, раз она приносит пользу местным резчикам по дереву, мясникам, пекарям и ремесленникам, делающим свечи.
Лхонц-4 не был беспокойным миром. К теллурийской индустрии смерти здесь относились нормально. Как и большинство народов галактики, жители Лхонца давно уже придерживались социально-экологической тактики, которая исключала любую разновидность широкомасштабного конфликта. Это было еще одной причиной, почему теллурийцы основали здесь колонию. Даже самые воинственные люди предпочитают, чтобы дом их находился в мирном месте.
В академии Герберт Герберт излагал доктрину экологистов: вернуться на родную планету, к принудительному миру. Майкал Вендал слушал ученого и верил его словам. Майкал Вендал в возрасте двадцати был на грани того, чтобы самому стать ученым. Майкал Вендал собирался никогда не покидать академию ради права голоса, принадлежавшего его отцу, небольшого участка космоса в галактике неподалеку от Лхонца-4, на который у него была лицензия от Ассоциации и где были пять-шесть постоянных покупателей и, может быть, еще тридцать в перспективе - мелкие лорды и тираны, которые с радостью обменяют свои ценности на порох.
Энвер Вендал не был в восторге от занятия, которое выбрал себе его сын. Он не признавал сантименты экологистов. Старший Вендал был истинным консерватором, он ценил статус-кво до последней песчинки на улице и никогда не упускал случая преподать свои идеалы сыну.
Однажды вечером, когда он находился в особенно подходящем для этого состоянии духа, он начал вечернюю беседу с замечания, что их родная планета мало приспособлена для жизни человека или зверя и, в любом случае, заселена в основном последними.
– Все равно это наш мир, - сказал Майкал.
– Твой мир - это Лхонц-4. Этот мир был миром твоего деда и будет миром твоего сына, нравится тебе это или нет.
– Местные могут нас вышвырнуть завтра же. Четыре поколения - это рекорд.
– Тебе нравится академия?
– Я хочу стать ученым. Вот как сильно она мне нравится.
– Ты вот-вот должен будешь отправиться работать - впервые в жизни. Я скоро буду слишком стар, чтобы работать, так что тебе пора начинать, пока мы не умерли с голода.
– Я не намерен быть торговцем смертью.
– Завтра ты им станешь.
– Глаза Энвера Вендала сузились.
– Мне наплевать, нравится тебе это или нет. Завтра.
– Никогда.
Только сейчас до него дошло, что именно говорит отец.
– Что ты этим хочешь сказать - "завтра"?
– Завтра. Это такой день, который обычно следует за сегодня.
– Я ни за что не сделаю этого.
– Ты сделаешь это завтра, или убирайся прочь.
– Мне некуда идти. Ты хочешь, чтобы я замерз где-нибудь в поселке волосатых?
– Тебе это не грозит, потому что ты отправляешься в космос, - сказал Энвер Вендал.
– Точно так же, как это сделал я, когда достиг твоего возраста.
– Я лучше замерзну насмерть, чем это сделаю.
– Посмотрим.
Герберт Герберт выглядел сонным, когда впустил младшего Вендала в свою квартиру в одноэтажном доме позади академии, где жили все ученые. Он закутался в ночной халат из толстой грубой ткани и прошел в центральную комнату, где в камине горел яркий огонь. Майкал следовал за ним.
– В чем дело?
– спросила жена Герберта из-за занавески, за которой была кровать, встроенная в каменную стену рядом с очагом.
– Небольшой кризис, дорогая. Спи.
Они устроились перед огнем в низких креслах, сделанных из металла и ткани. Древесина деревьев Лхонца-4 в тепле гнила чересчур быстро, чтобы имело смысл делать из нее мебель.
– Мой отец сказал, что я должен отправляться работать, или он вышвырнет меня.
– Ты обязан слушаться его.
– Вы говорили, что никто не должен поступаться своими принципами.
– Какие у тебя принципы?
– Возвращение и воссоединение.
– Это лозунг, - критически заметил Герберт Герберт.
– Это итог всего, во что я верю. Я не стану помогать существованию нашей нынешней системы.
– Похвально. Чего ты добьешься?
– Не знаю. Может быть, замерзну насмерть.
– В любом случае ты нанесешь ущерб чести отца. У нас здесь сильны семейные связи. Вы оба потеряете авторитет - потеряете лицо, как это называется.
– Зато мои идеи станут известны.
– Никто не захочет тебя слушать.
– Я хочу быть ученым, - сказал Вендал.
– Что в этом дурного?
– Ничего, если бы ты был готов. Но ты не готов. Похоже, ты ничего не знаешь о жизни.
– Я думал, вы мне поможете.
– Ты хочешь, чтобы я велел тебе быть героем. Для меня важнее, чтобы ты был жив и благополучен.
– Как вы хотите, чтобы я поступил?
– Перестань думать нутром. Отправляйся. Когда вернешься обратно, тогда у тебя будет право говорить.
– Вы хотите, чтобы я отправился в Космос?