Страшная сказка про кота и волка. Детективная история времен НЭПа
Шрифт:
III
Пренеприятнейшее известие. Управление ГПУ 15 октября 1925 года
Начальник горотдела ГПУ сидел за собственным столом, разбирая папку с текущими делами, но тревожные мысли его блуждали далеко. Он стукнул по звонку, стоящему справа, рядом с телефоном, и в кабинет заглянула секретарша Таисия.
– Пойди, позови мне Матвеева! – скомандовал хозяин кабинета, – и по системе Бикицер!
Взгляд его упал на докладную записку, лежащую сверху прочих бумаг.
«Начальнику ГПУ
Тов. Когану И.С.
От внештатного
Доклад
12 сентября на втором кладбище гражданка Полонская Жанна Казимировна ковыряла землю лопаточкой кричала шоб вы сдохнули и все такое подобное. Щитаю долгом доложить про антисавецкое паведение, потому что она контра. Видел сам.
Неизвестный благожелатель Савецкой власти рабочий Иван Михалев.
12 октября 1925 года послеобеда»
В слове «шоб» первая буква была переправлена, к ней автор дорисовал завиток, получилось «щоб». Видимо, ему показалось, что так вернее.
Чекист ухмыльнулся, подумав, что неизвестным Михалев называет себя по привычке даже тогда, когда подписывается. «Еще неизвестно, что ты за благожелатель…» – по-своему оценил он автора «доклада».
Товарищ Коган положил бумагу обратно в папку. Сейчас есть дела поважнее, а этой ерундой займемся после.
В кабинет без стука вошел Матвеев, заместитель, которого сам начальник управления во время праздничных и просто дружеских застолий называл своей «правой рукой». Посмотрев вопросительно на Когана, он с деланной робостью присел не краешек казенного стула.
– Слушай, Федя, я не знаю, що за шухер, но к нам или уже приехало большое начальство, или еще едет. И, по-моему, нас будут искать, – без предисловий начал разговор руководитель.
Он имел в виду совсем не то, что представители Лубянки будут определять место дислокации товарищей Когана и Матвеева. Выражение «искать» в данном контексте имело другой смысл: подразумевалось, что этот визит ничего хорошего им не сулит.
– А що делать? – выражая интонацией крайнюю степень обеспокоенности, спросил заместитель.
Он соображал быстро, и уже просчитал, буквально за несколько секунд, возможные последствия внезапной ревизии. Они могли быть как самыми плачевными, так и достаточно благоприятными. Причем второй вариант был более вероятным.
Менять сразу все руководство Одесского ГПУ на новых людей в Москве вряд ли решаться. Новым назначенцам придется входить в курс дела, то-сё, а это время. Так что вполне возможно, что он останется при своих интересах, в крайнем случае, при новом начальнике, с которым, есть надежда, тоже найдет общий язык.
А вдруг и сам сядет в это кресло – кто знает? Но пока этого не случилось, следует проявлять полную преданность, и работать так, как партия велит.
– Что делать? Да особенно ничего пока, Федя, просто будь на стрёме. Ты же знаешь, мы же с тобой, – начупр переплел пальцы замком, изображая нерушимое единство, – С Гражданской, помнишь?
– Помню, Иосиф Савельевич, помню. Как не помнить, – растроганно ответил зам, – Уж не сомневайтесь, я же…
– Ну, давай, шуруй. И еще, возьми вот эту бумагу в разработку.
– Ясно. Все сделаю.
Матвееву было понятно, что доклад сексота Коган ему дал просто так, чтобы завершить разговор, и можно действительно ничего не делать, но в свете услышанного сам для себя решил, что выполнит приказ со всей тщательностью. Сейчас каждое очко в масть. Вот спросят, а чем вы тут, в Одессе занимаетесь? Что делаете?
IV
Встреча. Одесский Канатный завод,17 октября 1925 года
На следующий день Ордынцев вновь уселся за свое нудное занятие. Последний месяц он изучал советское законодательство, чтобы иметь возможность квалифицированно оказывать юридическую помощь труженикам, хотя за консультацией к нему пока никто не обращался.
Зарплата была неплохой. Приехав в СССР Николай получил жилье – комнату в коммунальной квартире, бывших просторных апартаментах, разделенных между несколькими семьями и отдельными жильцами с общими кухней, ватерклозетом и ванной, называемыми теперь «удобствами».
Только присел, а в дверях опять Валентина. Директор требует к себе, и немедленно. Николай Арефьевич взял папку с отчетом за последнюю неделю (так было принято), и побрел по коридору в сторону приемной.
Рассказывать о проделанной работе, однако, не пришлось. Еще в «предбаннике» (так Валя называла свое место работы) он обратил внимание на то, что вешалка занята более обычного. Кроме директорского солидного драпового пальто с меховым воротником и «евонного» же (опять секретаршино выражение) картуза, носимого по партийной моде, висели чья-то кожанка и элегантный темно-синий дамский плащ, явно заграничного пошива.
Войдя в кабинет, он застал в нем самого «красного руководителя», сидящего не в своем обычном месте во главе Т-образного стола, а сбоку, причем с очень скромным, даже смиренным видом. Против него расположился мужчина в пенсне с желтым треугольным невыразительным лицом, одетый в гимнастерку, к которой через красный бант был привинчен орден.
Сбоку, не за столом, а в стороне от него, пристроилась обладательница синего плаща, в которой Николай Арефьевич сразу узнал Анастасию, то есть товарища Нарыжную. Он даже не удивился.
Каким-то неуловимым движением она дала понять, что демонстрировать знакомство не стоит, поэтому Николай Арефьевич просто поздоровался, а когда ему было предложено, присел. Директор завода засуетился.
– Товарищи, может быть, чайку, а? Я сейчас распоряжусь… – и директор, встав, направился к двери.
Желтолицый никак не отреагировал на предложение, а Анастасия, повернув голову, но не глядя на руководителя завода, ответила: «Да, пожалуй, можно и чаю. А потом создайте нам условия, будьте добры, для разговора с товарищем Ордынцевым. Без свидетелей. Хорошо?»