Страшная тайна Улья
Шрифт:
Какие слова не скажешь, все они будут не к месту. Сказать что ему жаль? Не то. Сказать, что с ним всё хорошо? Тоже не то, к тому же это будет ложь. На душе стало очень мерзко и отвратительно. Ещё больше, когтями за скребли кошки. Он почувствовал себя так, как будто ударил девушку. Ударил, или предал, ради тридцати сребреников.
Предал ради тридцати серебряников… Где тоже он уже это слышал… Где-то он это слышал… Точно! Говорят, именно за тридцать сребреников Иуда продал Христа.
Именно это он вспомнил, несколько месяцев назад, когда вспомнил, что он внешник, и
Грин задышал ещё чаще, и почувствовал, что его давление повышается, а пульс ускоряется. Наверняка зрачки сейчас расширились и просто огромные. В глазах помутнело, и он схватился за стенку. Тут же он почувствовал, как кто-то подхватывает его под руки, а затем пару раз глубоко вдохнул, и почувствовал, как темнота из глаз уходит, и сознание более или менее проясняется.
На него смотрели все трое — Пол, Док, и Женя, которая поддерживала его за руку.
Грин перевел взгляд, на двух своих коллег, и в прошлом по совместительству охранников, и сказал:
— Не переживайте мужики. На в этот раз, я не наделаю глупостей. Я не ринусь к ней, её спасать. Это могу сказать точно.
По реакция парней, было не понятно, поверили они ему, или нет. Мерзкое напряжение продолжало висеть в воздухе, просачиваясь в разум.
— Женя, прости. — сказал Грин.
Никогда, ещё, он не чувствовал себя настолько паршиво. Ковыляя, как древний старик, и шаркая ногами, он двинулся к себе. Его пошатнуло, перед глазами снова и снова, возникали чёрные пятна.
Рита-Рита, о чём ты думала, когда решила отомстить? Впрочем, если мстить, то следовало мстить за то, что он внешник, но она даже не считала его внешником, или таким как другие внешники.
“Теперь я всё думаю, и не могу понять, что со мной? Ты никогда не говорил мне ничего плохого. Не причинял вреда. Не реагировал на моё откровенное хамство. Даже не реагировал на откровенные оскорбления. Просто улыбался так. Иногда печально. Иногда устало. Но никогда не испытывал зла, и не отвечал”.
Снова усилием воли, он вынырнул, в настоящее, попытался слабо улыбнуться.
— Не стоит, Женя, я сам могу дойти.
— Скажешь тоже. — коротко отозвалась Женя, и перехватив покрепче, двинулась дальше, помогая ему идти.
Лучше бы сейчас она вела себя по-другому. Лучше бы разоралась, влепила ему пару пощечин. Лучше бы устроила скандал, и высказала всё что о нём думает, но она не делала этого, и от этого было еще гаже.
“Я даже поняла, что преступления, которые приписывают тебе — ложь. Ты не мог их совершить. И сейчас я вспоминаю всё это. Снова и снова. Перед глазами у меня почему-то стоит твоё уродское лицо с печальной улыбкой. Снова и снова. Снова и снова я вижу как ты мирно беседуешь с кем-то, как помогаешь кому-то неся рюкзак, как болтаешь с Ниной, отчитываешься перед Роем, возишься со своей чёртовой мертвячкой… И чувствую просто безграничную ярость. Она поглощает меня, лишает сна, покоя, способности мыслить, и иногда перетекает в холодную ненависть. Моя ненависть так сильна, что её хватит на троих, и даже на десятерых”.
Может, просто следовало умереть тогда? Тогда бы ничего этого не было сейчас. Тогда было бы гораздо легче. Или нети… умереть следовало еще тогда, когда он прятался с Бакланом и Чучелом. Ещё лучше, умереть следовало у поезда.
Медленно, они добрались, до комнаты. Грин, сбросил обувь, в узком коридоре, места для двоих было мало, поэтому Жене пришлось отпустить его. Медленно, но уже более твердым шагом, он двинулся, на кухню, которая по совместительству была и залом, и спальней (студия для сверх малого жилья, чтоб его) достал, из холодильника, бутылку виски. Сейчас хотелось именно не живца, а чего-нибудь крепкого, и убойного.
Грин достал гранёный стакан, после чего, наполнил его до краев, и разом отпил четверть.
— Прости. — еще раз виновато посмотрев на Женю сказал Грин.
Женя не ответила. Грин, проглотил ещё четверть. Никогда раньше он не пил, и всегда сознательно избегал этого. Ну что ж, очевидно, ему ещё есть куда падать. Теперь пьянство пришло….
В голове зашумело, в глазах полыхнуло, и в голове тоже, а затем возникло такое чувство, что у старого, пленочного фотоаппарата настроили резкость, и всё вокруг заиграло яркостью и контрастом цветов. Свет вдруг стал таким ярким, что захотелось сделать его послабее. Глаза, начали слезиться. Грин щелкнул выключателем.
Женя села рядом, и молча взяла его за руку, а затем прижалась и тихо заплакала. Грин ощущая себя последней сволочью, выпил с остатки содержимого, после чего принялся неумело гладить её пытаясь утешить.
Когда то, он думал что ему плохо. Кажется тогда, когда он впервые вспомнил, что он внешник. Теперь он точно знал, что тогда ошибался. Тогда ему ещё не было плохо.
Так они и просидели, около часа, обнимая друг друга.
“Ненавижу! Ненавижу тебя! Урод! Сволочь! Сука”!
Здорово его тогда отметелила Рита. Лучше бы сейчас точно также, его отдела Женя. Еще примерно через полчаса, Женя успокоилась, и поднялась, после чего, взяла ещё один стакан, бутылку, и налила в оба стакана до краев.
Оба взяли, по стакану, и молча выпили.
Женя, прекрасно, знала о том кто такая Рита, и обо всех, событиях, которые были связаны с ней. Знала, и молчала, ничего не говоря. И знала, как Грин относится к ней, и что думает. И что он совершенно не обвиняет ни её зато, что она предала его, ни зато, что в результате этого, он остался без руки. Знала, но ничего не говорила, и вообще никак не напоминала об этом.
— Скажи, она красивая? — вдруг спросила Женя.
Грин, вздрогнул, такого вопроса он никак не ожидал. Что-то в нём было наивное, и простое. Так, могла бы ответить Нина, чтобы подначить его. Или Аня, чтобы бы пошутить. Похоже Женя потихоньку начала приходить в себя.
— Не знаю. — Грин пожал плечами. — Не задумывался над этим вопросом.
— Это так на тебя похожа. — отозвалась Женя и шмыгнула носом.
— Что похоже? — спросил Грин.
— Смотреть на красивую женщину, которая рядом, и не заметить, что она красива.