Страсть тайная. Тютчев
Шрифт:
— Непременно вы встретите Нести. И именно здесь, в этом доме. Я тотчас по её приезде дам вам знать, мой бедный друг.
15
Ах, как радостно и счастливо отозвалось бы сердце Элеоноры на эти призывные стихи мужа, если бы она была в состоянии их прочесть! Только за все полных десять лет их совместной жизни Нелли почти ни одного слова не выучила по-русски и, естественно, не была способна оценить то, чему подчас посвящал минуты своего уединения её муж.
Но если бы даже вдруг произошло чудо и до неё дошли слова этого гимна возрождающейся природе, тою весною 1836 года у неё просто недостало бы сил почувствовать всю прелесть пробуждения жизни.
Весна всегда приходит на смену зимы. И как бы ни иссушала, ни забирала она у человека, казалось, последние силы, с приходом весенних дней природа с лихвою брала своё.
Нынешняя весна пришла к Элеоноре не просто после всегда ей ненавистной зимы, а, можно сказать, спустя два тяжелейших года, что выпали ей в женской её доле. Вся вторая половина 1933 года и до апреля года 1934-го — тяжело протекавшая беременность. Затем — рождение дочери Дарьи и её кормление. А следом — уже третья во втором замужестве беременность, разрешившаяся появлением в октябре прошедшего года ещё одной дочери — Екатерины.
Наверное, нет ничего счастливее матери, приносящей на свет новое существо. И даже муки, связанные с этим радостным событием, никогда и никем не воспринимаются как жестокое испытание или тем более несчастье. Но вот тут — почти сплошные два года болезненного состояния, подорвавшего и так не очень крепкие силы приближающейся к сорока годам женщины, уже в пятый, а следом и в шестой раз становящейся матерью.
Только весна — всегда весна. Потому нахлынувший светлый хоровод майских дней украсил румянцем и её истерзанное страданиями существо.
Элеонора к этому времени уже отняла Китти от груди. Девочка радовала её своим здоровым и бодрым видом, и она, её мать, вдруг почувствовала как бы прилив новых сил.
Но так устроен человек: как бы благотворно ни влияли на него внешние воздействия, он по-настоящему не ощутит в себе силы, пока душа его будет продолжать пребывать в состоянии непокоя и волнения.
Меж тем все последние два года для Элеоноры были порою жестоких переживаний.
Поначалу до неё случайно дошло, что Теодор затеял интрижку с одной молодою особой, недавно объявившейся в Мюнхене. Сама Элеонора в связи с тем, что раз за разом оказалась в «интересном положении», перестала появляться в обществе. Но разве убудет Теодора, если он пофлиртует с кем-либо из льнущих к нему женщин? Быть центром внимания — его постоянное состояние. И если даже небольшая интрижка — всё на пользу его обычной хандре и скверному состоянию духа.
Однако по намёкам часто посещавших её дам, по ужимкам, с которыми они сообщали о поведении её мужа, как бы при этом ничего предосудительного не говоря, Элеонора всё более приходила к мысли: а вдруг всё у Теодора там, на стороне, серьёзно?
И его собственное состояние — вдруг чаще обычного возникающее отчаяние, отлучки по вечерам и даже вовсе исчезновения на несколько дней кряду не могли не встревожить страстно любившую жену.
«Нет,
Но как приходило успокоение, так тут же следом набегала очередная чёрная туча: «Нет, он изменил мне. Он — с другою, без которой уже не может прожить ни дня. Зачем же он, что пи неделя, уезжает в Эглофсгейм?»
— Какая нужда вас, Теодор, влечёт в этот город? — спросила она однажды мужа, когда он объявил, что вновь взял отпуск.
— Ты же, милая Нелли, знаешь, что я еду в поместье Карла Пфеффеля. Он мой давний друг, с которым у нас общие интересы. Кстати, ты не читала его последних статей? Какой талант публициста! Вне всякого сомнения, о нём вскоре заговорит вся Европа.
— А может, ваши с ним интересы — судьба его сестры? Она молода и свободна. Притом — богата и красива. Не сравнить со мною, уже изрядно пожившей и отдавшей вам, Теодор, всё без остатка — мою любовь и мою силу.
Слёзы помешали ей дальше говорить, и Тютчев, бросившись к дивану, на котором она сидела, упал на колени и принялся целовать её руки.
— Господи, как я измучил, как я извёл тебя, милая, родная моя Нелли, своею мятущеюся душою, болезненным беспокойством своей ничтожной натуры! Да как ты могла... как можешь ты так подумать, а не то чтобы вслух высказать такие слова? И это — ты? Ты — моя любовь, ты — предмет моего извечного поклонения и обожания...
Он сел с нею рядом и обнял её. Теперь слёзы выступили у него на глазах и спазмы перехватили горло.
— Боже! В моих словах, обращённых к тебе, никогда не было неправды, — произнёс он с подлинною искренностью, — Если когда-либо Всевышний создал живое чудо, то это — тебя! Ты, такая на вид слабая, обладаешь силою духа, соизмеримой разве только с нежностью, заключённой в твоём сердце. Один лишь Господь, создавший тебя, ведает, сколько мужества скрыто в твоей душе. А я — тоже творение Божие, но только, наверное, его самое наихудшее... Я знаю, что никогда ни один человек не любил другого так, как ты любишь меня. И верю: за все десять лет нашей с тобою совместной жизни не было ни одного дня, когда ради моего благополучия ты не согласилась бы, не колеблясь ни мгновенья, умереть за меня. Разве не так?
Элеонора ничего не ответила и только сильнее прижалась к его груди.
«Как же я могу его не любить, такого проницательного и тонкого человека, который словно читает всё в моей душе? И как я могу хотя бы на мгновенье усомниться в его чувствах? Да, они переменчивы, они подчас неуловимы, как облака, но они никогда не бывают лживы и обманчивы. В этом главное его отличие от всех известных мне людей. Господи, дай только мне сил пережить мою временную слабость, напои меня живительной силою весны, вдохни в меня неколебимую уверенность в себе, которой в самом деле я щедро наделена тобою, мой Создатель!»