Страсти ниже плинтуса
Шрифт:
— Слышали уже про племяшку! Я щас не только слова, я щас к вам тут действие применю! Тебе бороденку твою паршивую по волоску выдеру, дружку твоему санитарному такой фонарь на морде засвечу, что никакой рентген ему не понадобится, а этой подзаборной ваще ноги поотрываю! Неизвестно, какую она заразу на объект занесет! Покойника еще какого-то приплел! Вы у меня все щас натурально покойниками будете!
— Рая, Рая, ты не заводись! — Михаил заслонил нас с Семенычем от своей грозной сменщицы и пытался подтолкнуть к выходу из котельной, но тетка стояла как раз на пути к свободе и полыхала яростью, как лесной пожар третьей степени.
— Это на какой же помойке вы эту дрянь инфекционную подобрали! —
— Рая, глянь, — подал голос испуганно молчавший до того санитар Семеныч. — Глянь, вон он, покойник! — Он указал корявым обкуренным пальцем на что-то, якобы находящееся прямо за спиной у Раисы, в слабой надежде отвлечь ее и выскользнуть наружу.
Однако тетка была тертая и на такой простой известный фокус не поддалась. Она отмахнулась от санитара, как от назойливой мухи, и двинулась на нас, угрожающе приговаривая:
— Щас и правда тут будут покойники! Отправишься прямиком к себе в морг с биркой на пальце!
Неожиданно во мне проснулась злость, придавшая сил и энергии. Я шагнула навстречу тетке и проговорила с угрозой:
— Подзаборная, говоришь? Все болезни у меня, говоришь? Ну, все — не все, а СПИД точно имеется! И сейчас я тебя в два счета заражу! — Я потянулась к Раисе, делая вид, что собираюсь ее обхватить.
— Ой, мамочки! — Та мгновенно перетрусила и отскочила в угол. — Ой, мамочки, правда ведь заразит, сучка трепаная!
Семеныч проскользнул к выходу, подхватив меня под локоть, и через несколько секунд мы оказались на улице.
Дверь котельной захлопнулась за нами, изнутри доносились отголоски затихающего скандала.
— Ну, ничего, Мишка как-нибудь отобьется, ему не впервой... — проговорил Семеныч, отдышавшись. — Это же надо, какая баба вреднейшая! Просто редкостной вредности баба!
Я ничего не ответила и стояла, прислонившись к кирпичной стене. Взрыв эмоций, благодаря которому мы прорвались на свободу, отнял у меня последние силы, и я почувствовала, что еще немного — и просто упаду.
— Ой, да на тебе, Танюха, лица нет! — переполошился санитар. — Пойдем, я тебя в морге пристрою, полежишь маленько!
— Вроде для морга я еще не совсем созрела, — проговорила я, усмехнувшись из последних сил.
— Ну, шутишь, значит, еще ничего! — Семеныч подхватил меня под руку и потащил куда-то между больничными корпусами. — Я же тебя не в прозекторскую и не в холодильник, прости, господи, у меня там при морге каптерочка махонькая имеется, все чин-чинарем, и коечка, и тумбочка, живи — не хочу!
Выражение «живи — не хочу» применительно к моргу показалось мне сомнительным, но сил на препирательства больше никаких не было, и я послушно двинулась за санитаром. Мы подошли к одноэтажному кирпичному домику. Семеныч приложил палец к губам и прошептал:
— Мы, это, Танюха, через парадный ход не пойдем, у меня тут свой, отдельный имеется, чтоб никого не потревожить!
Он подвел меня к окошку, изнутри замазанному белой масляной краской, подцепил обшарпанную раму корявым, желтым от никотина ногтем и распахнул створку.
— Ну, полезай, Танюха, аккурат в мою каптерочку и попадешь!
Окно было невысоко, и, несмотря на слабость, с помощью Семеныча я кое-как через него перебралась, оказавшись в крошечной комнатке, где и правда имелась узкая койка, аккуратно застеленная вытертым байковым одеялом, кособокая деревянная тумбочка и трехногий стул. Я прилегла на койку и прикрыла глаза.
Определенно жизнь моя дала трещину, причем не сегодня и не вчера, а гораздо раньше. Но поняла я это только сейчас. Даже вчера
А начался мой проект с замужеством очень даже неплохо. Кирюша шел в расставленные силки доверчиво, как куропатка. Я велела ему приходить в аптеку каждый день, сказала, что очень скучаю. Иногда мы сидели в кафе, иногда гуляли по улицам. Но была зима, а я не белый медведь, чтобы целоваться на морозе. На всякие провокационные приглашения типа зайти к одинокому приятелю домой я отвечала решительным отказом. Зимой мама его никуда не уезжала, она и вообще-то мало куда ходила, кроме работы. Работала моя будущая свекровь в районной библиотеке неподалеку и часто прибегала домой то чаю попить, то проверить, как там ее ненаглядный Кирюшенька. Так что Кирюша очень быстро дошел до кондиции. Потом я продинамила его пару раз, сбежала из аптеки пораньше с Вовчиком. Вовчик брился наголо, носил на пальце золотую «гайку» и ездил на черной «бээмвэшке». Собой он очень гордился, потому что занимал в бандитской группировке нашего района не последнее место. Меня Вовчик выбрал за красоту и приличные манеры. Он так и признался — не люблю, мол, когда девка матом ругается и нажирается в ресторане, как свинья. Другому, может, это все равно, а у него фишка такая. Я отнеслась к его признанию с пониманием — Вовчик был росту метр восемьдесят и шириной почти столько же, у такого великого человека могут быть маленькие слабости.
Ленка Выдрина рассказала мне, что Кирюша, узнав про Вовчика, так изменился в лице, что она уже хотела «Скорую» вызывать. Ну, потом своими силами обошлись — аптека все-таки, лекарств навалом...
Дальше все прошло как по маслу. Я легко выдержала душераздирающую сцену ревности и удачно заплакала, когда Кирюша осыпал меня упреками. По моему глубокому убеждению, женские слезы запросто растопили бы айсберг, который погубил «Титаник», так что у Кирюши не было никаких шансов. Оказывается, он сам давно хотел на мне жениться, но беспокоился, как на это посмотрит мама. Мама, конечно, посмотрит плохо, это-то я понимала. Но с другой стороны, Кирюшино слово тоже кое-что значило. Итак, мы обо всем договорились, и в ближайшую субботу меня пригласили к ним домой.
Приблизительный портрет моей будущей свекрови я составила со слов Кирюши, поэтому надела самое свое длинное и закрытое платье, причесала волосы гладко и накрасила ногти бесцветным лаком. И можете себе представить, она сказала сыну, что я вульгарная и малообразованная особа, что я одеваюсь ужасно и злоупотребляю косметикой!
Все это дурачок Кирюша честно рассказал мне на следующий день. Я не очень удивилась, потому что свекровь не понравилась мне с первого взгляда. Разумеется, со мной она была преувеличенно любезна, все время улыбалась и звала Танечкой. Но улыбалась она фальшиво, да еще зубы у нее были слишком крупные, как клавиши у рояля. Случись такое двумя неделями раньше, я, не задумываясь, послала бы Кирюшу с его мамочкой куда-нибудь подальше. Но сейчас, кажется впервые в жизни, у меня была вполне определенная цель — срочно освободить жилплощадь. Поэтому я проглотила все выразительные эпитеты, которыми собиралась наградить Кирюшину мамашу, и постаралась вести себя, как потерпевшая сторона. Как уж там прошли у них переговоры, не знаю, но результат не замедлил сказаться. Кирюша приструнил свою родительницу, и меня снова вызвали на смотрины. В этот раз я надела брюки, а про косметику вообще забыла. Мамочка сменила гнев на милость и разрешила нам с Кирюшей встречаться. Я едва удержалась, чтобы не прыснуть, но Кирюша, видно, дошел до ручки, потому что рявкнул на мамашу, что свадьба будет через неделю. Кажется, она подумала, что вскорости станет бабушкой, и присмирела.