Страсти по адмиралу Кетлинскому
Шрифт:
13 июня 1917 года «Аскольд» взял курс на Мурманск. На проводы революционного русского крейсера, покидающего Глазго, собралось немало народа. Дамы махали революционным русским матросам платками, джентльмены с ликованием бросали в воздух шляпы и кепки. Переход до Мурманска прошел без всяких происшествий, и уже 18 июня «Аскольд» бросил якорь в Кольском заливе.
Глава тринадцатая.
ГЛАВНАМУР
Итак, совершив тяжелый переход из Англии в Кольский залив, «Аскольд» бросил якорь на рейде Мурманска.
Из воспоминаний о Мурманске 1917 года: «Мурманск — в то время маленький барачный поселок — производил странное впечатление: с одной стороны — невылазная грязь постепенно распускавшейся трясины, мрачные бараки и с другой стороны — внезапный наплыв хорошо одетых русских аристократов и буржуа, спешивших эмигрировать, и многочисленных иностранцев. Спальные вагоны международного сообщения целыми составами заполняли запасные пути. Повсюду на вагонах висели флаги иностранных миссий под национальной охраной часовых, ждали очереди эвакуации…»
Вскоре после Февральской революции в Мурманске резко выросло число претендующих на власть организаций. Если военная власть все еще принадлежала Главнамуру, то революционная — Центромуру и ревкому, а гражданская — Совету депутатов. Все эти руководящие инстанции соперничали и конфликтовали между собой.
Любопытно, что с приходом «Аскольда» в Мурманск с корабля тотчас таинственно исчезли главные свидетели «тулонского дела» — матрос-большевик Княжев и «лично преданный командиру» унтер-офицер Труш. Относительно унтер-офицера Труша все предельно понятно, ему было, чего бояться. Во-первых, его вполне реально могли убить, так как команда его ненавидела. Поэтому, предвидя для себя столь печальный итог, он вполне мог и сбежать. Впрочем, успел ли он сбежать или ночью был выброшен за борт, мы, вероятно, уже никогда не узнаем
Что же касается матроса Княжева, который, судя по воспоминаниям Кетлинского, был, чуть ли не организатором подрыва, то его исчезновение оставляет много вопросов. Если Княжева убили, то кто и за что? За то ли, что готовил взрыв, или за то, что не взял вину на себя, а «подставил» менее виноватых подельников? И, самое главное, кто мог его убить? Значит, на корабле оставались еще матросы, имевшие непосредственное отношение к «тулонскому делу» или хотя бы бывшие в курсе связанных с ним событий? Если Княжева все же не убили и матрос сбежал, то почему он это сделал? Ведь если Княжев действительно участвовал в заговоре, то теперь он являлся едва ли не главным борцом с «проклятым царизмом» на крейсере? Получается, что сам он не считал попытку подрыва крейсера «революционным» делом? Тогда получается, что Княжев прекрасно знал о том, кто в действительности стоит за тулонской диверсией. Данное предположение говорит в пользу версии о германских агентах. Но наши предположения, увы, так и остаются лишь нашими предположениями…
Согласно официальной версии, декларированной историками 40—50-х годов, по возвращении на Родину команда «Аскольда» сразу же заняла твердую большевистскую позицию и возглавила революционную борьбу в Мурманском крае. На самом деле все было, разумеется, не так просто. Большевистскую организацию крейсера возглавил унтер-офицер В.Ф. Полухин, в будущем один из двадцати шести бакинских комиссаров. Но тон на корабле тогда на самом деле задавали вовсе не большевики, а их конкуренты — анархисты и эсеры.
Известный историк флота М.А. Елизаров пишет: «18 июня 1917 года «Аскольд» вернулся в Россию, в Мурманск, и на него стали прибывать матросы, ранее списанные с корабля за причастность к тулонским событиям Резко встал вопрос определения виновных в казни. К.Ф. Кетлинскому удалось тогда полностью оправдаться. Представляется, что главную роль в этом сыграла не степень фактической причастности К.Ф. Кетлинского к приговору (в то время ее было вполне достаточно для обвинений в «контрреволюции»), а умение Кетлинского показать команде свои заслуги в отводе обвинений о причастности к казни большинства членов экипажа. Он получил поддержку команды крейсера, в том числе ставшего председателем Центрального комитета Мурманской флотилии (Центромура) аскольдовца анархиста С.А. Самохина».
Уже цитируемый нами ранее выпускник Морского инженерного училища Валериан Бжезинский (ставший впоследствии одним из руководителей морских сил СССР) в описываемое время находился в Мурманске на «Аскольде», будучи с августа по ноябрь 1917 года членом Центромура — Центрального комитета флотилии, в состав которого входили самые авторитетные матросы. В своих воспоминаниях Бжезинский пишет о своем коллеге по Центромуру аскольдовце-анархисте матросе Самохине, с которым пришлось делить власть ему и Кетлинскому, так: «Самохин был известен как революционер еще в царское время, он был малограмотен, как большинство матросов, которые, в основном, набирались из деревень, главным образом по росту и внешнему виду. Самохин часто говорил: «Я все понимаю и разбираюсь в политике хорошо, а писаря подберу себе, вот мне бы только арифметике обучиться, и мог бы управлять любым делом революции».
Как свидетельствуют отечественные историки (причем даже те, кто отрицательно относятся к личности контр-адмирала), Кетлинский «ни одного вопроса не решал без Центрального комитета Мурманской флотилии (Центромура). Когда совещался с союзниками у себя в кабинете, то приглашал либо комиссара, либо Самохина, никогда не принимал решений самостоятельно…»
Таким образом, мы можем говорить о том, что Кетлинский по крайней мере с анархистами на «Аскольде» уживался вполне.
Согласно воспоминаниям Бжезинского, у Кетлинского сложились с Самохиным достаточно неплохие и доверительные личные отношения. При этом контр-адмирал постоянно настоятельно рекомендовал своему бывшему матросу планомерно заняться грамотой, т.к. не все же время он будет разрушать старый строй и уничтожать остатки царизма, надо же будет когда-то заняться и созидательной работой, а для этого потребуются хорошая грамотность и знания. Однако председатель Центромура не слишком прислушивался к доводам Кетлинского, считая его несовременным человеком, говоря: «Нет, сейчас не то время, надо читать не историю с географией, а о партии и рабоче-крестьянской власти, да вот арифметику кто-либо рассказал-.». Перед арифметикой у анархиста Самохина было, видимо, какое-то особое благоволение. Согласитесь, что желание выучить арифметику — это не самая плохая мечта для анархиста, уж куда безопасней, чем учить химию и подрывное дело!
9 июля 1917 года помощником по технической части главнокомандующего Архангельска и Беломорского водного района был назначен старый сослуживец Кетлинского по Порт-Артуру и Севастополю Василий Нилович Черкасов. Думаю, что этому назначению своего старого товарища Кетлинский был, безусловно, рад, так как это облегчало его не всегда простые отношения с архангельскими властями. Приняв в апреле 1916 года во Владивостоке под свою команду старый линейный корабль «Чесма», Василий Черкасов, совершив плавание через три океана, привел его на Русский Север, где сдал должность в марте 1917 года и убыл в Петроград. Там он принял должность начальника Главного управления кораблестроения. Одновременно он стал и представителем Морского ведомства в Особом совещании по обороне государства. Обе должности являлись уже адмиральскими. Но на них Черкасов долго не засиделся и уже вскоре убыл в Архангельск. Как и Кетлинский В.И. Черкасов весьма лояльно воспринял новую власть. Этот факт говорит о том, что Кетлинского с Черкасовым объединяли не только общие взгляды на применение корабельной артиллерии и развитие военно-морского искусства, но и общность политических взглядов.
Так как «Аскольд» был на тот момент самым мощным кораблем формируемой флотилии, да к тому же в Мурманске не было больше офицеров с таким боевым стажем и опытом, как у Кетлинского, авторитет командира «Аскольда» был куда более весомым, чем авторитет обычного командира корабля. Это позволяло Кетлинскому решать многие вопросы в отношении «Аскольда» да и в интересах создававшейся флотилии в целом.
11 сентября 1917 года новым морским министром Временного правительства контр-адмиралом Д.Н. Вердеревским был введено в действие Временное положение о главном начальнике Мурманского укрепленного района и Мурманского отряда судов. В те годы в моду вошли сокращения должностей, которые порой были весьма странными. Объяснялось это существовавшей тогда практикой передачи сообщений по телеграфу. Чтобы не тратить время и ленту на длинные должности начальников, их стали сокращать, так появились всевозможные комфронты, комфлоты, комкоры, начоперупры и т.д. Именно так должность главного начальника Мурманского укрепленного района и Мурманского отряда судов стала именоваться по телеграфному — лаконично и экзотично — главнамур.