Страстная неделя
Шрифт:
…Один раз в своей жизни Наталья, вообще-то боящаяся высоты, как большинство нормальных женщин, всё же рискнула и вместе с Алексеем, неотступно держа его за руку, поднялась к облакам в корзине большого, яркого воздушного шара.
И сейчас ей казалось, что всеобъемлющее и все ширящееся желание наполняло её существо (или – сущность?!), но не телесную оболочку, – подобно тому, как горячий воздух из мощной газовой горелки наполнял тогда на её глазах вялую сморщенную оболочку аэростата.
И сейчас, здесь, у неё, окружённой знойным воздухом природного антициклона,
Неукротимый восторг Желания…
Глаза она открыла уже высоко над землёй, когда шар перешёл в бесшумный горизонтальный полёт по воле ветра.
– Полный улёт! – прошептала она самой себе от охватившего её чувства полной раскрепощённости, полной, абсолютной свободы, которое рождалось в ней при виде земного простора, озарённого солнцем, и неторопливых теней облаков, проплывающих под ними по лугам и перелескам… Облака – и не над ними, а под ними!
– Полный улёт…
Нет, нет! С Игорем у неё такого полного «улёта» не было…
В цепкой памяти со дна студенческой поры всплыли озорные строки – чьи? А какая теперь разница!
Оставил он обманутую деву,Как Ариадну, преданную гневу…Гнева, правду сказать, не было. Только усталость, опустошённость, боль и… удивление.
VII
На следующий день Бог отдыхал…
Как говорят кабацкие и трактирные острословы (неважно, что ныне забегаловки называются барами или кафе!), до краев наливаясь пивом и постепенно теряя память, – с утра была суббота.
Бассейн был поставлен на генеральную уборку и дезинфекцию, поэтому хлопот прибавилось, ибо приходилось следить за малышней, которые, как лягушата, то и дело начинали плескаться в ручье.
Наталья сидела в медпунке «на приёме», и к обеду стало известно, что вечером предполагается очередной «День рождения».
Виновница назначалась заранее, разумеется, никакого отношения эта дата не имела к паспортной, ибо под этим кодовым названием скрывалось обычное желание молоденьких воспитательниц потусоваться, выпить и потанцевать.
С танцами, впрочем, возникали вечные проблемы, поскольку мужики в спортивно-оздоровительном лагере являлись постоянным дефицитом.
Престарелый завхоз Пётр Захарыч (кстати сказать, у него была непонятная, но оглушительная кличка: «Икебаныч») представлял собой лицо скорее неодушевлённое, вроде стола или тумбочки, а бывший старший пионервожатый, а нынче – замначальника лагеря по спортивной работе Сергей, рыхловатый молодой мужчина с розовым лицом, в актив никак не шёл, поскольку считался официальным бой-френдом начальницы лагеря, монументальной громогласной женщины, по поводу которой шутили, что когда она погружается в бассейн – вода сразу же начинает переливаться через край…
Но на этот
За столом Наталья отвоевала себе место рядом с Игорем, они сидели так тесно, что она всё время своей обнаженной ногой из-под короткой юбки прижималась к его бедру и сквозь тонкую ткань её обдавало жаром, – словно бы это место гладили нагретым утюгом. На нём была белая тенниска с короткими рукавами, настолько в облипочку, что вся его мускулатура казалась ещё более выпуклой и притягательной.
Он совершенно не умел ухаживать за соседкой по столу, и порою Наталья, потянувшись за каким-нибудь блюдом, касалась его грудью. И от того, что она так к нему прижималась, – по её спине сверху вниз словно бы проскакивали искры, а секунду-другую спустя весь её позвоночник превратился в бикфордов шнур, к которому поднесли спичку!
Разбитная Танечка, студентка третьего курса спортинститута, быстренько напилась, кричала, что её никто не любит и что все дети – сволочи, и порывалась танцевать на столе. Правда, её порывы к канканированию во время пресекали более выдержанные подруги.
Сама Наталья быстро и почти без закуски одну за другой заглотила две большие рюмки тёплой водки и почти полностью утратила контроль над собой. Её неодолимо тянуло к Игорю, она ловила раздувшимися ноздрями его запах и, повернувшись к нему, безотчётно закинула руку ему за шею, притянула к себе, вдавливая ноющую от вожделения грудь в английские надписи на его тенниске и крепко поцеловала в губы.
– Во, так его! – завопил вконец пьяный завхоз, который обладал удивительной особенностью проникать на любое мероприятие, где пахло халявной выпивкой. – Дави олимпийцев!
«Ну, и как же твоя репутация?» – снова возник внутри холодный и ехидный голос.
«А… плевать мне на репутацию! – легко отмахнулась она от этого непрошенного голоса. – Будь что будет!»
Но вслух сказала, а вернее – пробормотала:
– Что-то я, кажется, перебрала… Игорь, будьте добры, помогите мне добраться до дома, а то ещё упаду…
А Игорь, не пивший ничего, кроме минералки, вдруг приподнял её со стула и так, на руках, понес к выходу. И все за столом, приняв это за лихую шутку, засмеялись и зааплодировали!
Он, конечно, не донёс ее до домика, опустил на траву под первым же неосвещённым кустом. Она, тихо постанывая и извиваясь от нестерпимого желания, сама стянула трусики и, отшвырнув их куда-то в сторону, притянула его на себя…
Толчком колена он распахнул её бёдра и торопливо вошёл в тёплую, влажную, жаждущую плоть… Дышал он мелко и прерывисто, делая короткие, судорожные толчки. И так же быстро скатился с неё.
А она, ещё не успевшая опомниться от короткого соития, не получившая разрядки, опустила ноги на траву, которая ничуть не охладила воспаленного желания, и в памяти возникли слышанные когда-то странные слова Алексея: «Тридцать три года – возраст, когда распяли Христа. Впрочем, к женщинам это не относится…»
И вот… именно в тридцать три года она лежит – с сомкнутыми ногами и разведёнными в стороны руками, – пусть не на кресте, а на земле, но всё равно – в позе распятия.
Она – распятая желанием!