Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. ТТ. 1, 2
Шрифт:
За западным интересом к соблюдению прав человека в Тибете скрывается, согласно китайской официальной точке зрения, тайная цель «расколоть суверенное государство». «Демократические» реформы, которые Англия после 140-летнего периода, когда «в Гонконге демократия была иностранным словом» (Florian Coulmans, Judith Slalpers. Das neue Asien, Z"urich, 1998, c. 38), попыталась провести в Гонконге в 1997 г., были, по мнению китайцев, «попыткой… дестабилизации».
Разумеется, китайская официальная точка зрения не всегда состоит в том, что любая критика положения с правами человека в Китае воспринимается как заговор. Например, премьер-министр Китая Ли Пэн в беседе с испанскими парламентариями в феврале 1992 г. сказал: «В нынешнем обсуждении вопроса о правах человека следует различать две ситуации. В одном случае права человека используют как предлог для проведения курса на мировую гегемонию, в другом — вопрос о правах человека поднимают ради заботы о человеке» (см. также 19.38).
Китайское недоверие, основанное на стратагемном восприятии, не является явлением нынешнего времени. Не только сегодняшние западные борцы за права человека, но и средневековые христианские миссионеры отмечали это:
«Китайцы не могли поверить, что иностранные миссионеры приезжали в Китай из высших духовных побуждений, ради распространения своей религии, без каких-то иных целей. В этом часто видели другие намерения и пытались выявить их. Так, [пожалуй, самый известный иезуитский миссионер Мат-тео] Риччи (1552–1010) то и дело подпадал под это подозрение» (Wolfgang Franke. China und Abendland. G"ottingen, 1962, S. 45).
Уже в Военном искусстве Сунь-цзы говорится: «Кто был искусен в военных делах, сначала делал себя непобедимым, а потом выжидал, когда представится верная возможность победить противника» (Сунь-цзы, гл. 4.1 «Диспозиции» [ «Син»] // Китайская военная стратегия. Пер. с кит. В. Малявина. М.: Астрель, 2002, с. 133). Чтобы обеспечить себе положение, при котором оказываешься непобедимым, «нужно быть постоянно настороже относительно возможного падения и ни на минуту не ослаблять бдительности. Ибо, как только человек проявит неосторожность, он даст врагу случай выступить против себя» (Юй Сюэбинь, с. 11). Как сказал в конце эпохи Мин (13б8—1644) мудрый Хун Цзычэн [иначе Хун Инмин (XVI–XVII вв.)]: «Неуязвимо сердце, остерегающееся людей» [ «фан жэнь чжи синь бу кэ у»]) «Вкус корней» («Цай гэнь тань»), собрание 1, афоризм 129).
18. Китайское понимание локковой пагубности хитрости
«Истинно ловкие люди всю жизнь делают вид, что гнушаются хитростью…» [(Les plus habiles affectent toute leur vie de bl^amer les finesses…), максима 124: Ларошфуко Ф. де., Мемуары. Максимы. Пер. с фр. Э. Липецкой, Л.: Наука, 1971, с. 160; переиздано в 1993 г. ], — замечает французский моралист Ларошфуко (1б13—1680). Можно было бы объяснять в свете этого высказывания притворный отказ Запада от хитрости, выражающийся в пренебрежении ею или недоброжелательных отзывах в ее адрес, как признак крайнего коварства. Тогда получалось бы, что честные китайцы говорят об уловках, а на Западе их умышленно замалчивают. Я тем не менее склоняюсь к мнению, что такое толкование бьет мимо цели. Многое свидетельствует о том, что на Западе на хитрость не обращают внимания лишь потому, что в его глазах хитрость выглядит никчемной. Как типичный для «святой простоты» «истинного христианина, чей благочестивый взгляд устремлен к миру иному» (см.: Spiegel. Hamburg, № 23, 1998, S. 90) и в значительно меньшей степени на реальный мир, «который не только весь покрыт силками обмана» (см. Новая цюрихская газета, 12.08.1997, с. 46), но и, кроме того, полон стратагем, выглядит следующее высказывание Джона Локка (1632–1704): «Хитрость… не будучи в состоянии достигнуть своих целей прямо, пытается добиться их плутовскими и окольными путями; и беда заключается в том, что хитрость помогает только раз, а потом всегда лишь мешает. Совершенно невозможно сделать такое толстое или тонкое покрывало, которое скрывало бы тебя. Никому еще не удавалось быть настолько хитрым, чтобы скрыть это свое качество. И после того, как хитрец разоблачен, всякий его боится, никто ему не доверяет, и все охотно объединяются против него, чтобы нанести ему поражение. Между тем человеку открытому, честному и мудрому никто не ставит препятствий, и он идет к своей цели прямым путем» (Джон Локк. Сочинения, т. 3. Пер. с англ. Ю. Давидсона. М.: Мысль, 1988, с. 537, § 140).
Подобное утверждение о мнимой незначительности хитрости уже разбиралось в Китае на добрых две тысячи лет раньше Джона Локка и было опровергнуто. В трактате Ханъ Фэй-цзы [гл. 36 «Возражения» («Нань»)], приписываемом Хань Фэю (288–233 до н. э.), мы читаем:
«Князь Вэнь-гун удела Цзинь хотел начать войну с уделом Чу. Призвав своего дядю Цзю Фаня [Ху Янь, цзиньский высокопоставленный сановник], он сказал: «Я намерен воевать с жителями Чу; их много, а у меня народа мало, как быть?» Цзю Фань ответил: «Я слышал, что князь, церемонии которого сложны, не относится с неудовольствием к преданности и верности; в бою и войне же не пренебрегают коварством и фальшью. Вы их обманите, и только». Князь, отослав Цзю Фаня, призвал Юн Цзи и спросил: «Я намерен воевать с жителями Чу; их много, а у меня народа мало, как быть?» Последний ответил: «Если поджечь леса и (тогда) начать охоту, то без особых усилий добудешь много зверя; но потом зверей уже не будет. Если поступать коварно с народом, то удастся приобрести выгоду на один момент; но он уже не повторится». Князь одобрил сказанное. Отказав Юн Цзи, он начал войну с Чу по плану (моу), предложенному Цзю Фанем, и благодаря этому разбил удел. Вернувшись [с похода], он стал раздавать награды. Сначала наградил Юн Цзи, а затем Цзю Фаня. Сановники заметили тогда: «Дело при Чэнпу [результат] плана Цзю Фаня. Возможно ли, воспользовавшись его советом, поставить его самого на второе место?» Князь ответил: «Вам этого не понять. Цзю Фань говорил о выгодах момента (цюань), а Юн Цзи о пользе на многие годы». Конфуций, услышав об этом, заметил: «Князь Вэнь должен быть гегемоном! Он знает выгоду момента, понимая пользу многих лет». Кто-то заметил: «Ответ Юн Цзи не был ответом на вопрос князя Вэнь-гуна». Всякий, отвечающий на вопрос, имеет основания, руководясь в ответе значительностью и спешностью дела. Когда отвечают, говоря о том, что низко и незначительно, на вопрос о высоком и великом — этого не приемлет владыка людей. В данном случае князь спросил о том, как встретиться тому, у кого мало народа, с тем, у кого его много. Ответ гласил: «Впоследствии не повторится»; так не отвечают. Вэнь-гун, однако, не понимал ни значения момента, ни пользы надолго. Если он, вступив в бой, победил, тогда в государстве наступил покой, его положение упрочилось; армия стала сильна, и авторитет утвердился. Даже повторение этого случая не дало бы ему большего. Какое же могло быть беспокойство о том, что не наступает эта польза на многие годы? Если же он не одержал бы победы, то государство его погибло бы, армия ослабла, сам он помер, его имя исчезло, и не спасти его было бы от той смерти. Разве было бы время ожидать продолжительной пользы? Последнее зависит от победы [данного] дня, а это [в свою очередь] от применения коварства к врагу. Оно дает пользу на многие годы. Поэтому я считаю, что Юн Цзи ответил не на вопрос князя Вэнь-гуна. Притом князь не понял сказанного Цзю Фанем. Сказанное последним о приемлемости коварства и фальши не значило, что применяют их к своему собственному народу, а говорилось о враге. Враг — это государство, на которое нападают. Какая беда в том, что его больше не будет?! Разве Вэнь-гун поставил на первое место Юн Цзи за его заслуги?! — Однако победили Чу и разбили войско благодаря плану Цзю Фаня. За его добродетельные речи?! Юн Цзи говорил, что больше не будет [удачного случая]; это не добродетельные речи. Цзю Фань же совместил то и другое. Он сказал: «Государь, церемонии которого многочисленны, не пренебрегает преданностью и верностью». Это значило, что в силу преданности любят своих подданных и не обманывают свой народ благодаря верности. Таким образом, не обманывают ради любви. Кто скажет лучше этого. Он, однако, настаивал: к коварству и лживости прибегают на войне. У Цзю Фаня сначала были добрые речи, а затем победа; таким образом, у него были две заслуги, но его поставили на второе место. У Юн Цзи не было ни одной, и его наградили прежде. Правильно ли в таком случае восклицание Конфуция: «Разве не должен быть гегемоном князь Вэнь-гун?!» Конфуций не понимал, как следует награждать» (Иванов А.И. Материалы по китайской философии. Введение. Школа Фа. Хань Фэй-цзы. СПб, 1912, с. 203–205]…, Обсуждаемую Хань Фэем в 632 г. до н. э. битву при Чэнпу (в современном округе Пу, провинция Шаньдун) относят «к историческим примерам поражений, которые терпели большие и сильные армии, и побед, которые одерживали армии малочисленные и слабые» (Мао Цзэдун, [ «О затяжной войне» («Лунь чицзю чжань»; май 1938), гл. «Инициатива, гибкость, плановость», § 82: Мао Цзэдун. Избранные произведения, т. 2. Пекин, 1969, с. 207]). В начале битвы преимущество было у чуского войска. Но цзиньский Вэнь-гун использовал предложенную Ху Янем стратагему обмана и получения выгоды. Он удалился на 90 китайских миль, выждал благоприятного момента, выбрал своей целью слабые места чуской армии, а именно ее правый и левый фланги, и направил сильный удар против них. Благодаря этому он нанес чуской армии тяжелое поражение. Примечательно в тексте Хань Фэя само оспаривание довода, что хитрость помогает только один раз и затем оказывается никчемной. Если определенная хитрость помогает «только однажды», то единовременное применение в отдельном случае заключенной в хитрости силы может вызвать долгосрочные, необратимые последствия. Западному просвещенному читателю, например, можно напомнить о хитрости Давида против Голиафа. Долгосрочные последствия разового применения хитрости никак не сможет упразднить позднейшее (зачастую крайне запоздавшее) разоблачение хитрости. Впрочем, как раз западный мир бывает настолько слеп к хитрости, чтобы в полной мере разоблачить любую уловку и упразднить ее последствия и тем более отличить «обманщика» от «открытого, честного и мудрого мужа».
19. Макиавелли: никакой не гуру хитрости
Мухаммед Али, или Али-Бей аль-Кабир (1728–1773), мамлюкский правитель Египта [с 1757 (с 1770 султан)], в свое время заказал перевод сочинения Макиавелли «Государь» (II Principe) на арабский язык. Когда первые две главы были переведены, Мухаммед Али начал читать перевод. Прочтя главу, он воскликнул: «Я знаю гораздо больше хитростей, чем этот европейский эмир!» И немедленно повелел прекратить перевод Макиавелли. Указанием на этот исторический анекдот в — оставшемся непереведенным — предисловии Рене Кавама (Khawam) [род. 1917, сириец, с 1947 г. живущий во Франции] к первому изданию As-siyassah wal-hiyah ind al-arab: raqaiq al-hilal fi daqaiq al-hiyal (London, 1988, c. 5) далее цитируемой как Le livre des ruses, [73] я обязан Сами Алдебу (Aldeeb) (род. 1949), специализирующемуся в исламском праве научному сотруднику Швейцарского института сравнительного изучения права (Лозанна).
73
Название арабской рукописи конца XIII — начала XIV в. безымянного автора «Ракаэ'ик аль-хиляль фи дака'ик аль хияль», что примерно означает «Изящные одежды, в [кои рядятся] тонкие уловки», а А. Игна-тенко переводит как «Изысканные одеяния, или Утонченные хитрости». Существует перевод на французский сирийца Рене Кавама без публикации арабской рукописи: Ren'e R. Khawam, Le Livre des Ruses: La strat'egie politique des Arabes. Paris, Editions Maisonnoeuve & Larose, 1985 (A. Игнатенко «Интрига в арабо-исламской культуре эпохи Средневековья» (по материалам «княжьих зерцал»)», в книге «Политическая интрига на Востоке». М.: Восточная литература РАН, 2000, с. 103–143). См. также его книгу «Как жить и властвовать. Секреты успеха, добытые в старинных арабских назиданиях правителям». М.: Прогресс, 1994. —Прим. пер.
Мухаммед Али нашел Макиавелли, в котором европейцы видят первейшего специалиста по хитрости, настолько безвредным, что не пожелал иметь перевод его прославленного сочинения. Безусловно, совершенно иначе отнесся бы арабский властитель к переводу первой из глав китайского трактата о 36 стратагемах. Он скорее всего воскликнул бы: «Ни одному арабу не ведомо столько хитростей, сколько знает этот китайский эмир! Переведите-ка мне скорее весь трактат о 36 стратагемах!»
Почему Мухаммед Али повел бы себя именно так, а не иначе? Возникший в Китае около 500 лет назад Трактат о 36 стратагемах ставит хитрость во главу угла, отличаясь от трактата Макиавелли по двум признакам.
Во-первых, хитрость у Макиавелли не выносится на передний план. То, что мы именуем «макиавеллизмом», не является хитростью как таковой. У Макиавелли речь идет в первую очередь о том, что властитель, в частности при условии чрезвычайного положения в государстве, освобождается от жесткого требования соблюдать этические нормы. Макиавелли, по сути, обосновывает, не вводя самого этого понятия, учение о государственных интересах. Он порывает с традиционной христианской метафизической наукой о государстве. Макиавелли ставит на место христианских добродетелей властителя как предпосылки длительного политического господства его способность приобретать и сохранять политическую власть без каких-либо сомнений, как самоцель. Макиавелли, таким образом, в определенной мере ратует за отделение политики от этики.
Во-вторых, Макиавелли, занимаясь этой основной задачей, только в отдельных случаях говорит об уловках, к которым должен прибегать властитель, чтобы завоевать и сохранить политическую власть. Так он выделяет, например, уловку «Разделяй и властвуй». В этом отношении, может быть, особый интерес представляет менее известная, чем «Государь», книга Макиавелли «Рассуждение о первой декаде Тита Ливия». В этой книге Макиавелли повествует о множестве событий, в которых задействована та или иная хитрость. Однако никакой теории хитрости он не разрабатывает и даже не пытается систематически различать разновидности уловок между собой или составлять их перечень.
Поэтому Макиавелли должен был показаться арабскому политику Мохаммеду Али в отношении уловок весьма примитивным. Ведь собрания исторических случаев и рассказов о хитростях были известны арабам уже с давних пор. В 1976 г. в Париже во французском переводе вышла книга Le Livre des Ruses: La strat'egie politique des Arabes, написанная по-арабски за 100 лет до Макиавелли! Конечно, арабские сборники историй о хитростях или так называемых правовых уловках тоже не содержат никакой систематизации хитростей. Они довольствуются нанизыванием конкретных случаев хитрого поведения.