Стратегическая нестабильность ХХI века
Шрифт:
Обратимся к другим типам незападной элиты. Она представлена тремя разновидностями: стыдливыми прагматиками, нестыдливыми фундаменталистами и конструкторами цивилизационного подхода. Выше уже показано, почему современные западнические элиты не являются ни прагматическими, ни стыдливыми в своем западническом верноподданничестве: с одной стороны, их экзальтирует и ослепляет идеология, с другой — будоражит скрытый комплекс.
А чего же стыдятся национальные элиты прагматического толка? Дело в том, что они остро ощущают проблему своей духовно-идеологической легитимации. Характерный пример — позднекоммунистическая элита стран, формально сохранивших свою социалистическую принадлежность. Фактический переворот в сфере собственности и производственных отношений сопровождается сохранением прежних, на самом деле уже выхолощенных политико-идеологических форм. Переживаемый
Подразумевается, что речь идет о переходе к социализму, только растянутому на будущие "50–100 лет". Промежуток между сегодняшним днем и необозримо отдаленным "социалистическим будущим" отдается на откуп "стыдливым прагматикам", остерегающимся назвать, что же на самом деле они строят. Разумеется, можно вслед за Дэн сяопином заявить: "какая разница в том, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей". Однако на деле субъекты, затрудняющиеся определить свою настоящую идентичность и запретившие себе загадывать на отдаленное будущее, политически и духовно являются ущербными. Они обречены на то, чтобы уклоняться от занятия определенной позиции в ситуациях, когда такая позиция требуется. Если убежденные западники капитулируют перед Западом осознанно и последовательно, то стыдливые прагматики обречены на медленное, но все же неуклонное отступление — шаг за шагом. Такие прагматики обречены больше "считаться с обстоятельствами", нежели создавать их, как это делали люди прежнего закала, воодушевленные «проектом». Государство, партия, политика, идеология — все эти структуры и институты функционируют здесь не в собственном позитивном смысле, в самоподтверждающейся перспективе, а как силы удерживающие, то есть имеющие отрицательную задачу "недопущения хаоса". В таком горизонте находит себя старость, но не молодость. Не случайно молодежь в этих режимах "стыдливого прагматизма" находится на известном подозрении и в свою очередь все больше дистанцируется от наследия. "Смешанная экономика", "частный сектор", "свободные экономические зоны" — все эти сферы и практики обречены пребывать в поле неопределенности и не окончательной легитимированности. Скажем определеннее: у режимов этого типа в принципе нет средств достаточно эффективного решения данной проблемы.
Правящие элиты сознают эту стратегическую нестабильность и стараются избегать всяких резких шагов в своей и внутренней, и внешней политике. Их девиз — "выиграть время", хотя им самим не ясно, что их ожидает в горизонте "выигранного времени". Рассчитывающие на то, что время само "все поставит на место", чаще всего сталкиваются с тем, что их ставят на место — как правило, не очень удобное — внешние силы, лучше знающие, чего им в конечном счете надо. Так или иначе, страны "остаточного коммунизма", управляемые "стыдливыми прагматиками", занимают в нынешней роковой ситуации конформистско-выжидательную позицию и не способны остудить агрессивную сверхдержаву.
Не лучше обстоит дело с другой разновидностью стыдливого прагматизма — националистической. Националистическая позиция в глобальную эпоху по определению не адекватна. Если она представлена правыми традиционалистами, она диктует политику самоизоляции и самооглушения спешно сконструированными мифами, в которые в глубине души никто не верит. Если же она представлена теми элитами, которые, подобно современной украинской, рассчитывают на помощь Запада, ее национализм очень быстро вырождается в попрошайничанье в обмен на геополитическую услужливость и беспринципность.
Даже великодержавный национализм типа индийского лишен настоящего горизонта: убедительной альтернативы западным оппонентам он предложить не в состоянии и в ответ на идеологический вызов Запада использует здравый смысл. Постулаты здравого смысла — о том, что мир должен сохранять разнообразие, что лучше рассчитывать на себя и собственные силы, чем на гарантии и покровительство, предоставляемые другими, что у нашего народа существуют свои ценности, которыми он дорожит, — сами по себе бесспорные, но стратегического значения не имеют. Базой стратегических подходов является мышление, обладающее по меньшей мере тремя характеристиками.
Во-первых, оно должно обладать мобилизующей силой, то есть включать значимую ценностную компоненту. Во-вторых, вынашиваемые им проекты должны быть конкурентоспособными на нынешнем открытом рынке мироустроительных идей — без этого не удастся ни привлечь действительно авторитетных аналитиков, ни
С этих позиций надо оценить стратегические перспективы так называемого цивилизационного подхода. Он выгодно отличается от узкомежнационалистического осознанной опорой на великую (надэтническую) письменную традицию соответствующего типа — индобуддийскую, конфуцианско-буддийскую, мусульманскую или православную. Вместо изолированных национальных монад, которые рискуют заблудиться и потеряться в современном высокосложном мире, здесь на первый план выступают грандиозные синтетические конструкции, сплавленные воедино единой нормативной системой и единой верой. Единицей измерения здесь с самого начала выступают не отдельные народы и государства, а великие мировые регионы, сохранявшие память о своем интеллектуальном блеске и имперском величии.
В самом деле, многозначительным со стратегической точки зрения является тот факт, что большинство современных цивилизационных регионов в прошлом имели прецеденты государственно-политического объединения множества племен и народов в рамках великих империй. Такие грандиозные имперские образования имели в своем прошлом китайская, индийская, мусульманская и православная цивилизации.
Сегодня все они подвергаются натиску этносепаратизма, опирающегося на заинтересованные западные силы и на идеологию прав народов на самоопределение. Характерно, что в этом противостоянии цивилизационного империализма и этнического автономизма идеологически неуютно чувствуют себя обе стороны. Сторонники этносуверенитетов, раскалывающие великие суперэтические образования, судя по всему, выполняют чужую работу: те государства, которые образуются в результате их усилий, заведомо не могут рассчитывать на подлинную самостоятельность: их удел — стать вассалами крупных держав Запада и служить доктрине однополярного мира, в котором центральная «звезда» окружена послушными сателлитами. Идеология этнонационализма откровенно архаична по меркам всех "великих учений" современности — и старого, марксистского, с его приматом "классового подхода", и нового, либерального, с его приматом "прав человека".
Однако и оппонирующий этносепаратизму цивилизационный подход в своем потенциале стратегического противостояния американскому гегемонизму и глобализму имеет несомненные изъяны. Главный из них — умозрительность. Националистические эмоции, несмотря на весь их примитивизм, отличаются всеми показателями "натурального продукта": за ним пассионарная спонтанность националистической обидчивости, самолюбия, самоутверждения. Напротив, за суперэтническими синтезами как целью цивилизационного стратегического проекта слишком явно просматриваются интеллектуальные разработки профессионалов-гуманитариев. К тому же во многом и взяты они на Западе: у Тойнби, создавшего беллетризованную мировую историю, где персонажами выступают «цивилизации-религии», у Хантингтона, провозгласившего эру "конфликта цивилизаций". Стратеги цивилизационного подхода, прежде чем воодушевляться прошлым собственных цивилизаций, побывали в учениках у западных интеллектуалов, пресытившихся униформизмом массовой культуры. Печать эпигонства стоит на них и обесценивает их усилия.
Но главное все же в другом. Цивилизационный подход — это оптика, вполне вписывающаяся в систему современной символической репрессии победившего в холодной войне либерализма. А репрессии подвергнуто самое главное: классовый подход, делающий акцент на специальной, эксплуататорской подоплеке всех современных противостояний, сдвигов и реваншей. Цивилизационный подход объединяет социально противопоставленных, объединенных одной верой, но противопоставляет тех, кому полагалось бы быть социально солидарными. Он позволяет Ельцину стоять со свечой в храме рядом с теми, кого его социальная политика разорила и отбросила на самое дно. Выброшенные из системы стандартов "цивилизованного существования" в социальном смысле этого слова, они оказались интегрированными вместе с крестящимися олигархами в единую цивилизацию в специфическом, «хантингтоновском» смысле. Интернационал глобалистов стоит, зная это, вне цивилизационного плюрализма и связанной с ним символической цензуры. Глобалисты знают, что они противостоят туземному населению всех наций, религий и цивилизаций. Но их жертвам предлагают сохранять свою цивилизационную идентичность, воздерживаясь тем самым от естественной социальной солидарности.