Стратегия Второй мировой. Восточный фронт

Торопцев Александр Петрович

Уходил он домой, по утрам уходил на работу, верстал тексты плакатов, старательно верстал, хвалили его. Хвалить хвалили, а на фронт не пускали. Однажды верстал Кафур Мамедов плакат о подвиге Николая Гастелло, позавидовал герою и после работы пошел в горвоенкомат. Но и в этот раз ответ был тот же. И в следующий раз. У Кафура щетина суровая, мужская (так ему казалось в те дни) появилась и усы в рост пошли, а военком все твердил и твердил свое:

– Рано тебе воевать!

Но однажды майор изменился в лице. Он просмотрел медицинские справки Кафура, сына Насира Азиз-оглы:

– Отправляю тебя в учебный

отряд батальона морской пехоты.

Слишком большая разнарядка пришла в Баку по формированию батальонов морской пехоты. Война требовала много людей, все больше и больше людей.

Пришел «последний в люльке» в отцовский дом, и Пюста-ханум все без слов поняла. И на следующий день отец и мать проводили «сон бешика» на войну, и остались они в Баку жить-поживать да сыновей ожидать. Долго ждали они сыновей. Отец долго ждал-переживал, а у матери это «долго» в пять раз надо увеличить. Такая уж у них, матерей доля. Вроде рядом они с мужьями живут. А время материнское по другим законам движется, быстрее, чем время мужское, даже отцовское, – когда мать с фронта весточки ждет, детей ждет.

Солдатские треугольники, как кукушки, отсчитывали время матерей. «Ку-ку». Я жив и здоров, мама родная. И я, сынок, жива и здорова. Самое больше придумано кем-то зло для матерей – когда дети их умирают раньше них. «Куку». Солдатская похоронка. И время делает резкий скачок. И стареет мать, и тускнеют глаза ее, а в походке, в осанке появляется что-то оттуда, откуда приходят похоронки.

Хорошие были сыновья у Пюсты-ханум и Насира Мамедова, часто посылали они письма отцу и матери. Мы живы. И вы живите. «Ку-ку».

…Учебный отряд в составе батальона морской пехоты прибыл в Севастополь в начале героической обороны. Лики войны потрясли Кафура. Даже страшно было некоторое время. Но страх быстро прошел. Не так быстро прошло недоверие к юному бакинцу бывалых моряков. Даже боцман, не очень старый морской волк, но большой любитель и мастер приколов, долго приставал со своими шутками к «краснофлотцу» Кафуру Мамедову, повторяя ехидно-благодушно:

– Салага ты еще. Ой, салага!

Кафур, южный человек, горячий человек, мог проплыть несколько километров по морской волне. Но в морских походах он еще не участвовал. Выходит, он действительно пока еще салага? Терпел Кафур, дела ждал, боя ждал. И дождался он первого боя, штыковой атаки. И четверых фашистов заколол. Получил ранение, остался в строю. Боцман тоже хорошо поработал в штыковой. Но на то он и боцман! А этот-то бакинец еще совсем малец, а как орудует штыком и прикладом! Любо-дорого посмотреть.

– Кончили, братишки, приставать к Кафуру. Он еще ничего не знает из морского дела, но душа у мальца морская, – сказал после боя боцман.

А раз боцман дал сигнал, значит, вышел Кафур из салаг и настоящим моряком стал. Ничего, что он всего раз пассажиром на эсминце прокатился до Севастополя.

Шибко зауважали моряки сына Насира Азиз-оглы, кирщика бакинского. И Кафур не подводил их. Его охотно посылали в разведку. Он мастерски овладел новой специальностью, точно выполнял задания, захватил несколько пленных.

Восемь месяцев боев у стен Севастополя сделали из Кафура прекрасного воина.

Батальонсражался до последнего. Это уже был батальон сводный – все, что осталось от морской бригады. Они занимали узкий песчаный

перешеек. Немцы давили. С каждым днем у краснофлотцев оставалось все меньше патронов и гранат. Моряки решили стоять до предпоследнего патрона. Последний – для себя.

В последний момент, когда уже никаких возможностей не было сдерживать врага, когда оставался этот самый предпоследний патрон, пришла команда свыше: оставить Севастополь, и моряки, и гарнизон покинули город.

…Морских пехотинцев перевели под Туапсе. Здесь шли жаркие бои. Командир роты, в которой воевал Кафур Мамедов, лейтенант Зиновий Синицкий назначил сына кирщика своим связным.

Кафура не раз посылали в разведку. Однажды он пошел на важное задание вместе с белорусом, главстаршиной. Они вышли к указанному месту, провели разведку, обнаружили скопление живой силы и техники врага, готовящего неожиданный удар, и на обратном пути наткнулись на немцев. Завязалась перестрелка. Главстаршину ранили в ногу.

– Уходи! – сказал он Кафуру. – Доложи командиру, что мы увидели. Это приказ! Я тебя прикрою.

Кафур обязан был выполнить приказ. С трудом он покинул боевого товарища. Тот отстреливался несколько минут. Этого хватило, чтобы отойти на безопасное расстояние и добраться до своих. Белорус погиб в неравном бою. Кафур выполнил приказ и поклялся отомстить за гибель боевого товарища.

3 октября 1942 года немцы бросили на Черноморское побережье сильную армию. Хутор Пшадапредставлял собой стратегически важную точку в системе обороны Красной армии. Захватчики атаковали непрерывно. Они потеснили русских, и… лейтенант Синицкий поднял роту в контратаку. Немцы обрушили на неприятеля шквал огня, но Синицкий смело шел вперед, а рядом шли коммунисты и комсомольцы, и Кафур Мамедов.

Враг не выдержал дерзкой атаки и бежал с захваченной территории.

А уже вечерело. Морские пехотинцы, заняв позиции, обходили окопы и блиндажи и готовились к отдыху, зная, что в любой момент враг может вновь броситься в бой.

И вдруг предвечерний мирный час взрезал резкий окрик:

– Товарищ лейтенант!

И все увидели стремительный прыжок Мамедова, который своим телом преградил лёт пули, выпущенной немецким автоматчиком из укрытия. Не заметили его морские пехотинцы вовремя. Кафур увидел верный глаз ствола, бросился к командиру, подлетел к нему. Нужно было сделать еще одно движение и уложить командира на землю. Не успел Кафур. И осталось у него одно средство. Он взлетел над землей птицей и спас командира ценой своей жизни.

Пуля врага смертельно ранила бакинского наборщика. Морские пехотинцы быстро управились с фашистом и собрались возле раненого. Совсем недавно в разговоре с однополчанами один из бойцов сказал:

– Я долго буду помнить муки ада, которые претерпел здесь.

А Кафур мудро улыбнулся и негромко произнес:

– А я буду помнить друзей.

И теперь друзья смотрели на него, понимали, опытные бойцы, что не жилец он, что теперь он может вспоминать их в потустороннем мире, откуда возврата нет никому. «Последний в люльке», любимый сын, любимый брат, верный друг, надежный боец, первым уходил в жизнь иную. Гораздо позже об этом узнают родители, братья, сестры. А друзья – вот они, рядом. Он смотрел на них, не отрываясь. Он запоминал их, чтобы легче было вспоминать.