Страж неприступных гор
Шрифт:
— Но тут получается как в сказке про ученика чародея. Для меня это как бы огромная пирамида из ящиков. С какого-то момента мне уже известно, что в них, но я не знаю, за какой взяться. Я могу открыть любой, но боюсь приблизиться к какому-либо из них, поскольку внутри может оказаться воин, который встанет на мою защиту, или чудовище, которое оторвет мне голову. Эликсир здоровья или пузырек с ядом. Каменная шкура, в которую облекается Мольдорн, или лишаи и язвы, которые покроют все мое тело. Мольдорн, видимо, чувствовал себя похоже. Йольмен, знаю,
— И Мольдорн открыл эти ящики?..
— Несколько… несколько десятков… несколько сотен… Мы не разговаривали с ним об этом. Он дотянулся до Полос и кое-что нашел. Теперь он знает, где искать.
— И все, что он нашел, пошло на пользу?
— Не знаю. Не спрашивал.
— Он смелый человек…
— …или глупый.
— Одно не исключает другого.
— Даже дополняет. Глупость и смелость любят ходить в паре.
Кеса вздохнула.
— Мы чувствуем по-другому, — сказала она, опускаясь на подушки. — Может, потому, что я…
— Женщина? Мне тоже так кажется. Возможно, поскольку различия всегда существовали, несмотря на все сходства. Говоришь, что можешь сделать нечто… прямо сейчас?
— Да. Но соответствующее правилам, которым подчиняется Шернь, а я ведь этих правил не знаю. Это правила Полос, ведущих войну, а я такие Полосы не понимаю. Если бы Мольдорн действительно хотел сегодня ударить меня огнем… я просто так говорю, я знаю, что он не хотел. Но если бы хотел — я уверена, что сумела бы защититься.
— Только не знаешь, каким образом и чем бы это закончилось для Мольдорна?
— Если бы только для Мольдорна… Для тебя, для Йольмена, для всего дома, а может, и всего города…
— Не преувеличивай.
— Я действительно не знаю.
— Ты напугана и потому глупа. Кеса, некоторые законы, правящие Полосами, временно не действуют, но есть вышестоящие законы, которым подчиняется не только Шернь. Хотя бы такие, как принцип действия и противодействия. Какое-то равновесие должно быть, ведь даже состояние войны не отменяет подобных законов. Армии не сражаются с отдельными солдатами, а флот в сто кораблей не выходит против рыбацкой шлюпки.
— Я уже поняла, можешь не продолжать.
Готах, однако, любил довести каждую мысль до конца.
— Шернь не «сошла с ума». Так, как ты и сказала, она находится в состоянии войны, только и всего. Война не похожа на мир, и отсюда все наши сомнения. Тем не менее, если ты утверждаешь, что в состоянии извлечь из этой воюющей Шерни нужный предмет в нужный момент, то это означает сохранение неких пропорций. Может, это и непонятно… может, аморально или жестоко с нашей… с человеческой точки зрения…
— …но каким-то образом решает проблему, — согласилась она.
— Так что Мольдорн, возможно, сдох бы у стены с оторванными конечностями, задушенный собственным позвоночником…
— Перестань! — вздрогнула она.
— …но наверняка не превратился бы в пепел вместе со всей Ллапмой. Может, тебе стоит попробовать?
— Скорее я умру.
— Что-нибудь
— Может, я сразу узнаю, о чем она думает, что чувствует… Откуда мне знать? Может, я сойду от этого с ума.
— Кеса, ты злишься на меня, когда я объясняю каждую мелочь, а в другой раз делаешь вид, будто ничего не понимаешь. Можешь что-то сделать? Ну так сделай.
— Но… это же не просто так, взял и сделал, — возразила она. — Знаешь, что мне хочется сделать сейчас?
— Что?
— Заснуть, — серьезно ответила она. — Не смейся, я ведь… Ты меня слушаешь? Пытаешься понять? Я говорю тебе, что могу извлечь из Шерни соответствующую сущность в соответствующий момент. Сейчас я могу самое большее усыпить нас обоих. В мгновение ока. Хочешь?
— Нет, — ответил он, поскольку разговор его наконец утомил, зато нашлись силы для чего-то совсем иного. — Сейчас самое время и место для других соответствующих вещей.
— Ах вот как? Но у меня болит голова.
— Ну… тогда не шевели ею.
8
Шедший на буксире парусник торжественно входил в порт в Ахелии. Палуба, на которой во множестве суетились моряки, сияла чистотой, а темно-красные паруса, хотя и свернутые, выглядели совершенно новыми. На носу и корме фрегата виднелось красиво выписанное гордое название «Кашалот». Как корабль, так и его капитана в этих краях хорошо знали.
Следом за фрегатом двигалась изящная каравелла со смешанным парусным вооружением; корабль этот тоже шел на буксире, хотя могло показаться, что он справился бы и без посторонней помощи — нечасто доводилось видеть столь маневренный и быстрый парусник. Каждый, имевший понятие о кораблях, ходивших по южным морям Шерера, мог, не читая названия, догадаться, что видит знаменитую «Колыбель» армектанца Китара, о котором говорили, что никто никогда не смог его догнать — и точно так же никто не смог от него сбежать.
Еще не старый, молодцеватый капитан Китар, моряк по призванию, был когда-то солдатом. Его матросы, вышколенные и дисциплинированные, словно морские пехотинцы, носили нечто наподобие мундиров; по-армектански гордившийся своим краем Китар никогда не брал на абордаж армектанские суда — самое большее требовал умеренный выкуп — и избегал сражений с армектанскими кораблями, но взамен приказал всюду рисовать и вышивать — на парусах, на куртках моряков — имперские четырехконечные серебряные звезды, что приводило в ярость имперских морских стражей. «Колыбель» и «Кашалот» очень часто действовали совместно. Престарелый Броррок, о котором говорили, будто когда-то он служил садовником у высокородного гаррийского богача, влюбленный в красоту и порядок, весьма ценил общество «юноши», знавшего, что такое порядок и дисциплина. Появление этих двух кораблей вместе предвещало некое крупное морское событие. Их капитаны не составляли эскадру без причин.