Страж вишен
Шрифт:
Казарьянца словно осенило. Весь план возник у него в голове, будто полотно художника. Единственное, что его огорчало – почему он не додумался до всего раньше. От радости он вскочил и возбужденно заходил по кабинету из угла в угол. Затем выглянул в приемную.
– Зоинька! Солнышко, зайди, пожалуйста, ко мне!
Зоя с готовностью встала и нырнула вслед за Казарьянцем в обитую кожей дверь.
– Слушаю, Леон Ованесович.
Но он не стал терять время на разговоры. Схватив Зою, он принялся страстно целовать ее. Она опешила. Едва она успела закрыть дверь на ключ (сам Казарьянц вечно забывал это сделать) – полковник повалил
Глава четвертая
Израиль, конец 2002-го года
Александр Жуковский
Известие об автокатастрофе, в которую попала Тамара, застало меня в кафе. Я приканчивал очередную бутылку пива. Мобильник зазвонил пронзительно – мне показалось, не так, как обычно. Врач городской больницы спросил, не я ли муж госпожи Гроссман. Я ответил: «Да». И он с профессиональным сочувствием сообщил мне, что два часа назад мою жену доставили в реанимацию после аварии и что четверть часа назад она, несмотря на все усилия медперсонала, скончалась. Я в тот момент почему-то подумал, что его больше всего волнует вопрос, буду ли я выдвигать претензии к его медучреждению в судебном порядке. Не знаю, почему мне подумалось так. Среди вещей Тамары была записная книжка с номером моего сотового. Со свойственной ей аккуратностью она сделала надпись «сообщить в чрезвычайном случае». Вот и наступил этот самый, чрезвычайный…
Две недели после этого я был сам не свой. Ко мне приходили, звонили… Я никого толком не узнавал в лицо, отвечал на всё механически, порой невпопад. Кто-то предложил мне переночевать у него. Кто-то (кто ж это был-то?) настаивал, чтобы я обратился в Кризисный центр, к психоаналитику, совал мне в руки бумажку, на которой был, кажется, телефон доверия…
На пятнадцатый день после гибели Тамары я опять сел за компьютер и написал целую главу своего «Стража Вишен». Затем поднялся в мансарду и, сорвав чехол с полотна, быстро смешал краски и принялся за работу… Насколько я знаю, никому еще в мире не приходило в голову писать одновременно и картину, и книгу с одинаковым названием.
«Больше мне здесь делать нечего», – внезапно подумалось мне. Смерть Тамары, конечно, потрясла меня. Водителя автобуса, который врезался в ее «тойоту», забрали в полицию. Возникший, будто из-под земли, маленький юркий адвокат всё допытывался, буду ли я предъявлять ему иск о возмещении морального ущерба. Такие, как он, всегда почему-то рядом с трагедией, с болью – в больницах, в полицейских участках (как в данном случае).
Слабым утешением (если, конечно, тут вообще уместно говорить об утешении) служила мне мысль, что Тамара ушла, так и не узнав, что я, находясь рядом с ней, всё время любил другую.
Москва, 2003й год
Оксана решила, что отменять покупку акций банка «Заря» она не будет – в конце концов, что это за бизнес-леди, которая пугается туманных угроз какого-то провинциального уголовника? Но собрать информацию о Сычеве и его приятеле Никулине стоило. С самим Павлом Игнатьевичем она встречалась лишь дважды – на светских раутах в областном центре. Они не сказали друг другу и дюжины слов. Но ей почему-то тогда показалось, что глаза этого красивого, высокого мужчины полыхнули звериной ненавистью, едва он посмотрел на нее. Она
О Сычеве Оксана знала только то, что было известно и всему городу: богат, напорист, но на крайние меры идет редко – уважает старые «понятия». Интуиция подсказывала Оксане, что, хотя Сычев и уголовник, но лично для нее опаснее именно Никулин с его беспощадным и коварным умом, с его связями и деньгами. Но что предпринять, кроме пассивного сбора информации? Просто сидеть в надежде, что противник не будет больше «доставать» ее? Плюнуть и не ездить в его «вотчину» – областной центр, который погряз в коррупции и в котором вольготно себя чувствует бандит Сычев, а честные бизнесмены вынуждены идти к нему на поклон?!
Борис мог многое, но не всё. Он был очень предан, бесстрашен и трудолюбив. Но сейчас Оксане нужен был помощник иного рода. Невольно ей вспомнился Саша Жуковский, ее юношеская любовь. Вот он бы точно придумал, как ей поступить! Но Саша уже несколько лет жил в Израиле со своей женой. И адреса его Оксана не знала. Саша сам не захотел ей его оставить – зачем? Он слишком страдал оттого, что между ними всё было кончено, и не захотел, чтобы ее письма в будущем разбередили его душевную рану.
Андрей Огородников
Я отпер дверь своим ключом и посторонился, пропуская Лену вперед. Она вошла, несмело оглядываясь по сторонам. У нас она была впервые.
По звукам, доносящимся с кухни, я понял, что мама дома. Ничего, это даже кстати. Сколько можно прятаться?
– Андрюша, это ты? – услыхали мы с другого конца квартиры.
– Да, мам, я!
Мама появилась из кухни – по-домашнему одетая, в фартуке, с полотенцем. Такой я редко видел ее, особенно в последнее время – бизнес не оставлял ей «просветов» для обычных домашних хлопот.
– Мам, у нас гости. Познакомься, это Лена.
– Здрасьте, Оксана Кирилловна, – едва слышно пропищала Лена.
Мама улыбнулась; вне работы ее редко кто величал по имени-отчеству.
– Очень рада. Андрюша много о вас рассказывал.
«Как же!» – подумал я. Но мамина невинная ложь мне понравилась…
– Что ж вы стоите на пороге? Андрюш, проходите с Леночкой в гостиную. Я как раз сейчас салатик закончу. На стол накроем.
Потом мы пили вино, болтали о пустяках. Оказалось, мама взяла двухдневный отпуск, чтобы отдохнуть немного и развеяться. Я показывал Лене наши семейные альбомы с фотографиями. В какой-то момент мама вдруг спешно засобиралась и ушла, сказав, что ее приглашала в гости подруга, тетя Лиза. Лена как раз просматривала последний альбом. Проводив маму, я присел рядом с Леной на диван и слегка приобнял ее за плечи…
– Погоди, Андрей, – она нахмурилась. – Скажи мне, пожалуйста – кто вот этот человек?
– Который? – я взглянул на снимок. Он был старый, уже порядком пожелтевший. На нем изображен был совершенно незнакомый мне мужчина лет двадцати пяти, в костюме и с галстуком. Фотография была сделана на фоне какого-то лесопарка.
– Ты знаешь, Лен, понятия не имею, – честно ответил я, продолжая обнимать ее. – А с чего это ты вдруг спросила?
– Я? Да так, просто…
– Я обязательно уточню у мамы, кто это такой, и скажу тебе.