Страж зари
Шрифт:
— Ты отказываешься участвовать в проведении экспертизы? — официальным, чиновничьим тоном осведомился Горнин.
Тот заколебался. Отказ участвовать в экспертных мероприятиях — не шутка. И за меньшее развенчивают. Подобное — прямой повод заподозрить в соучастии. Бывают, правда, ситуации, когда маг-директор становился соучастником, пособником, а то и прямым организатором того, что Уголовный кодекс впрямую трактует как преступление. Обстоятельства и интересы сообщества порой требуют жестких мер. Это как государство, запрещающее убийство для отдельных граждан, оставляет за собой такое право, затевая войны, санкционируя казни либо просто посылая людей на верную гибель. Это называется «высшие интересы». Есть они и у сообщества, и у проводников его интересов — маг-директоров. Поэтому
— Илья для экспертизы не представляет интереса.
— У меня на этот счет другая точка зрения, — отчеканил Горнин. Интересно, чего это «друг Рома» так упирается? Сказал бы, и все дела. Подвел бы потом какую-нибудь хитрую базу — мол, парень, кстати Илья его зовут, потенциальный черный маг с психопатическими наклонностями — поди это сейчас проверь! — или еще. Словом, захотел бы — отмазался. — И я на ней настаиваю. Считаю в данной ситуации это принципиальным вопросом.
Перегуда посмотрел на него с тоской.
— Илья — мой сын, — выдавил он. — Внебрачный, как ты сам понимаешь.
Опа! Приехали!
— Ну и какого же черта? Чего ты молчал?
— Об этом никто не знал. Да и какая разница теперь? Его уже увезли.
Горнин отвернулся и уставился на экран, где застыла картинка с отчетом о проделанной работе. Да уж, поворотец, ничего не скажешь. А Рома — мужик! Ведь ни словом, ни взглядом не дал понять. Держался, как скала. Не уважать такое невозможно. Если… Если только он не соврал. Теперь не проверишь. Чуть позже — вне всякого сомнения. Экспертиза ДНК дает практически гарантированный результат. Есть и другие способы, не хуже. Но все это не сегодня.
— Роман, а ты уверен? — осторожно поинтересовался Горнин, следя за интонацией: не передавить бы, не переборщить.
— Тебе документы показать?
— А они есть?
— Само собой.
— Хотелось бы взглянуть. Извини, но — сам понимаешь.
— Тебе сейчас принести?
— Позже, Роман Георгиевич. Потом. Это не к спеху. А скажи, — у Горнина вдруг появилась интересная мысль, — ты его готовил?
Пояснений не требовалось. Любой практикующий маг может иметь учеников, и многие не отказываются от этого. Кто для престижа, кто из чувства долга, кто из удовольствия повозиться с молодежью. Хотя известен случай, когда шестидесятипятилетний дед стал воспитанником у тридцатилетней женщины и, как ни удивительно, вскоре стал показывать отличные результаты. Бывает так, что способности, и не только магического характера, у человека спят долгие годы, и далеко не всем удается их раскрыть и реализовать. На эту тему есть очень показательный анекдот. Некий деятель попадает на тот свет и просит показать ему лучшего военного стратега всех времен и народов, предполагая, что это будет Александр Македонский, Наполеон или кто-то еще из великих. И ему показывают старика армянина, всю жизнь занимавшегося тем, что сидел в обувной будке у вокзала и прилаживал набойки на каблуки, ставил заплатки на сносившиеся сапоги и до блеска драил ботинки. С юности и до смерти. Ни разу даже ружья в руках не держал, не говоря обо всем остальном. Просто человек всю жизнь занимался не своим делом. Тому же дедку повезло, он пусть и с опозданием, но сумел найти себя. Умер он в Ленинграде, во время блокады, от голода — как говорят, его, на вид жутко древнего и бессильного, кто-то убил зимой сорок третьего, приговорив на съедение. Каннибала не нашли, нашли только остатки расчлененного топором тела старого мага.
— Понемногу, — ответил Перегуда. — У него были неплохие задатки. Правда, только в зачаточном состоянии, но были. И твой Мамонтов его…
— Почему Мамонтов?! — прервал его Горнин, стараясь резкостью тона предотвратить готовую вырваться наружу истерику коллеги.
— А кто?! Он заревновал!
— Да он даже не знал его.
— Они познакомились. Сегодня.
— Ну и что?
— То самое! Твой выкормыш возомнил, что я хочу его сделать своим первым помощником, и избавился от конкурента. Он у тебя сообразительный. Чересчур сообразительный. Просто гений зла какой-то.
— Ты ж сам его у меня забрал! — воскликнул пораженный Горнин. Все то, что говорил сейчас Перегуда, было бредом чистой воды, но как раз с бредом сложней всего спорить.
Этот эмоциональный, лишенный стройной логики возглас не делал ему чести как человеку ответственному и облеченному властью, но он шел от души, она все еще оставалась в нем, и он лелеял в себе это ощущение. Он знал, что многие втихую презирают его за мелкотемье, как они выражались. Ну разве станет маг-директор браться за охрану грузов какого-то там таможенного терминала? А по деньгам и по масштабам задач — мелочовка! В его положении нужно решать проблему если уж не вселенского масштаба, то в масштабах страны — наверняка. Но у него перед глазами всегда был пример человека, который в двадцатых и тридцатых годах двадцатого века избрал такой путь. Чуть не на Вселенную готов был замахнуться. Намахался так, что до сих пор отголоски слышны. Вот и Перегуда ту же линию гнет. В сущности, Горнин потому-то и стал тем, кем есть, когда в нем обозначился антипод его будущего коллеги, оппонент, чьи личные устремления и цели не такие амбициозные и агрессивные. Со стороны он и Перегуда выглядели как голубь и коршун. Да и по сути, наверное, тоже, хотя на самом деле никто не знал, что творится в душе у Александра Петровича, изо всех сил старавшегося быть скромным и лишний раз не высовываться.
— Это еще как посмотреть, — парировал Перегуда.
— Что? Может, ты еще скажешь, будто это я его к тебе подослал?
— Именно к этому я и веду.
Горнин уперся в коллегу тяжелым взглядом. То, что он услышал, просто не укладывалось в голове. Спорить больше не было смысла. Да и вообще разговаривать.
— Думаю, без комиссионного разбирательства теперь не обойтись, — зло сказал он, вставая. — Кстати, заодно тебе придется объяснить, зачем ты создал эту лабораторию.
— А тебе — зачем ты обучил Мамонтова делать фантомы. И еще кое-что.
По подземному туннелю он бежал уже давно, пытаясь оторваться от преследователей, выбивался из сил, но оторваться так и не удавалось. Они не дышали в затылок, не хватали за одежду, но все еще были неподалеку, и, как казалось, силы их не убывали, во всяком случае — не так быстро, как у него самого. Он их не видел, лишь едва слышал, но от этого было еще страшнее. Они были как цунами, от которого, как ни убегай, все равно не убежишь, все равно тебя накроет тяжелая волна, все сметающая на своем пути.
В туннеле было темно, но не беспросветно. Какой-то источник света, хотя и бесконечно слабый, все же имелся, даже не источник, а словно сами стены слегка светились красным, так что хоть и с трудом, но на несколько метров вперед видеть было можно. Неровные земляные стены, в которых порой попадались ниши — он заглянул в одну и увидел там жабу с вытаращенными глазами, — такой же неровный пол, сводчатый потолок со свисающими с него черными соплями, даже мысль о прикосновении к которым вызывала жуть и отвращение. Все это пространство то сужалось, давя на психику, то внезапно расширялось, не поддаваясь никакой логике или правилам. И еще воздух. Он был сухим и неподвижным, при глубоких вдохах, которые приходилось делать при беге, обжигал горло и легкие, хотя было тут не жарко и не холодно.
При попадании в очередное расширение он двинулся не как прежде, прямо, а почему-то вдоль стены, что пусть не так уж и на много, но все же несколько удлиняло путь. Наверное, оттого, что рядом со стеной было хоть чуточку светлее. Или, может быть, это просто так казалось, а на самом деле он старался держаться ближе к стене потому, что боялся упасть, а от стены все же можно оттолкнуться. На бегу он косился на эту стену и видел какие-то потеки на ней — даже страшно представить себе, откуда они здесь, — углубления и выступы, отчетливые следы каких-то орудий, которыми прокапывали этот бесконечный, все время плавно уходящий влево туннель. Все здесь было небрежно, неаккуратно, грубо. Высота и ширина произвольные и всегда непостоянные, неровности встречались порой такие, что в них мог поместиться человек.